Давно, лет немерено назад, поставил я тесто на ватрушки. Думаю, приду в пятницу с работы, плюшек с корицей напеку. Весь день слюни пускал. А вечером, по приходу домой, что-то резко поругались с женой. Темы не помню, но разобиделся я шибко. Ушел на кухню и весь в гневе и злобе принялся за лепку из теста.
Такие плюшечки получились, ровненькие, красивенькие. Я их щедро из банки корицей посыпал, в духовочку загрузил.
Через положенное время вытащил, румяненькие такие, красивенькие. Только что-то корицей не пахли. Ну, — думаю, — хрен с ней, наверно выдохлась.
Налил себе чаю бадью, ватрушку приготовил, и тут моя заходит. Села напротив и типа голодными глазами на красоту мою кулинарную пялится. А вот хрен тебе, а не сдобы королевской, — думаю, — ругаться не надо было.
Глаза зажмурил, чтоб визуально показать аццкое удовольствие, и запустил ватрушечку по маршруту…
Осознание того, что *опа — вот она, подкралась, как водится, внезапно — пришло с первым кусочком ватрухи. Еще б оно не пришло, когда вместо корицы перцем красным посыпешь. Как перепутал, ума не приложу. Хотя они в банках одинаковых стояли рядом…
А что теперь сделаешь? Жена сидит, на меня смотрит голодными глазами, слюну сглатывает. Как тут опозориться?
Сижу, жую, в пасти жжот, как в примусе. Жую, а слезы так и катятся, так и катятся… Усиленно дую на чай, типа, от горячего, а сам запихиваю в рот аццкую сладко-острую сдобу.
Доел. Доплакал. Широким жестом говорю: «Угощайся!» Типа, ты мне пакости творишь, а мне для тебя ничегошеньки не жалко! Вот!
Она, аки коршун, оп-па булочку в клюв и зараз половину отъела. А потом как глянула на меня, я аж ногами к полу прирос.
Короче, убежать я не успел.
— Да ладно те, я не хотел! Случайно это!
А она что-то мычит, от перца плачет и пиз. ит меня, плачет и пиз. ит, плачет и пиз.ит.