МОДИЛЬЯНИ
В день рожденья его расцвело итальянское солнце,
Хоть дела у родителей шли, к сожаленью, не очень.
«Модильяни, еврей!» — Так знакомился он с незнакомцем,
С кем до одури пил, и со сбродом, до зрелищ охочим.

Его руки и губы ласкали любую из женщин:
Поэтесс, и натурщиц, и дам из созвездья высочеств,
И сочились любовью к художнику линии трещин
Также душах актрис и путан, не имеющих отчеств.

А Париж в те поры был, конечно, венцом мирозданья:
На Монмартре, в кафе, Ренуар «Божоле» пил с Верленом,
А из глаз юной Анны Горенко лучилось сиянье
И ласкало лицо Амедео и нощно, и денно.

Знал бы он, не имеющий часто и франка на ужин,
Что придёт, наконец, необъятное разумом время,
И любой из портретов, рисованных им, будет нужен
Современников внукам и следующим поколеньям!

Ну, а мир просвещённый упрямо катился к закату,
На пороге уж скалила зубы война мировая,
И не думал Равель, что уйдёт от рояля в солдаты,
Повторив без руки путь свой тяжкий от Ада до Рая.

Модильяни войну пережил, но ушёл от болезни,
Навсегда своё имя связав Б-жьей нитью с искусством,
В дивном хоре талантов свою лебединую песню
Спев с особым, ему лишь присущим и тембром, и чувством.

В часе смерти всегда припасённая Г-сподом тайна,
Что и гения шпагу запрячет в смирения ножны,
Через годы в могилу легла к нему верная Жанна,
Написали на хладном граните «великий художник».