Он и Она на покатой холодной крыше. Тает январский белёсый как хлорка снег. Сумерки город снимает с себя бесстыже. Город уже разменял свой четвёртый век. Город искусно ломает стереотипы. Нет ему равных в подножках и мелочах. Он и Она выдыхают. Все карты биты в этой и прочих бессонных седых ночах.

«Как твой улов?» — Его голос морозит кожу, входит в недвижимый воздух как вострый нож.

«Славно», — Она замирает. -«Храни их, Боже. Тех, кто у парка устроил большой дебош. Мать трех детей, ту, что в центре торгует телом. Школьника, что с „порошком“ возле входа в сквер. Мужа-изменника, тратящего умело бОльшую часть всей зарплаты на адюльтер. Всё как обычно. Всё катится, двери руша, в жерла печей, сковородок, больших котлов. А у тебя как дела? Вывел к свету души?»

«Богу не место среди твоих фраз и слов», — Он смотрит в небо. Мгновение до рассвета. «В полночь родился талантливый музыкант. Девочка к сессии выучила билеты. Врач спас ученого, свой применив талант.»

Взгляды обоих серьезны, границы стёрты. Небо окрасилось в нежно-клубничный цвет. «Может, ты всё же расскажешь, какого чёрта?» — Он через ткань гладит рваный от крыльев след, смотрит внимательно, голос уже теплее.

«Черту не место среди твоих фраз и слов», — Он и Она улыбаются, и аллеи эхом разносят удары колоколов.