Торпедный катер повернул на юг и четвертый час «скакал» навстречу ветру и шестиметровым волнам. На полном ходу он ударялся о воду плоским дном. Удары в сочетании с килевой качкой напоминали езду на телеге по дороге с огромными булыжниками.
«Ты соси эти конфетки, а то испачкаешь палубу.», — прокричал мне в самое ухо капитан-лейтенант. По его раздутым щекам было понятно, что средство проверено и наступило время воспользоваться советом.
На эти пограничные учения меня пристроил отец:
— «Ну, не поехал на первенство. Ну, не взяли. Так причина уважительная. Радуйся, что рука уже двигается. А пока я договорился с начальством. Если хочешь, поедем со мной на учения. У нас будет группа „нарушителей“ границы на Литовском побережье. На базе возьмем в группу матросика со знанием литовского языка. Высадка на берег на надувной лодке с борта торпедного катера. Побегаем по бережку, пока не поймают. Делов -то. Если повезет, деньги заработаешь. Дадут премию за участие в учениях.»
Я несколько лет занимался фехтованием на спортивных саблях. На сборах в ЦСКА последняя прикидка перед молодежным первенством закончилась для меня серьезной травмой. Перебитое сухожилие на руке заштопали и отправили домой. Из-за скуки, я каждый день уезжал в Сигулду к своему латышскому приятелю Валдису.
Одна из поездок закончилась краткосрочным арестом за хулиганские разборки на танцплощадке местного санатория. Мы не могли не защитить Мазиню, девушку моего приятеля от псковских туристов. А основным обвинением против нас были националистические лозунги, которыми мы пользовались во время драки.
Потерпевших наше насилие граждане были пьяны.
Это обстоятельство и умный следователь спасли нас с Валдисом от серьезного разбирательства.
«Константин, ты же вроде не латыш? Почему же ты кричал, что русским свиньям нужно проживать в русских свинарниках.» — спрашивал меня следователь.
«А вы считаете, что они должны проживать в латышских санаториях?»
«Хорошо. В протокол запишем, что ты имел в виду, просто свиней, при оценке поведения потерпевших. А увечье товарищу Иванову нанес неумышленно, а из-за наличия гипсовой повязки на правой руке. Кстати, а зачем тебе эта повязка?
Ах, так. Это меняет дело. Запишем, что это пьяный Иванов, потеряв равновесие, сам ударился о твою гипсовую повязку. Это привело к травме сухожилия и необходимости проведения хирургической операции руки. Ну, а позже, ножкой стула ты вынужден был воспользоваться из-за боли в руке и исключительно для самообороны. Подписывай. До суда свободен».
Увидев мое разукрашенное «боевыми» синяками лицо, отец посоветовал купить в аптеке бодягу и до отъезда на учения пожить у моего друга, — Марика.
«Не нужно по пустякам расстраивать наших женщин. Кстати, ты ж мне обещал, что не будешь участвовать в мордобитиях. Ну ладно в интернате. Там постоянно жаловались. Пора взрослеть.»
Катер сбавил ход и на фоне посветлевшего неба стал отчетливо виден силуэт берега. Место высадки было намечено у «верблюжей» горы. Штурман долго рассматривал берег и вынужден был согласиться с тем, что он «херовый штурман». Учесть снос маленького судна из-за ветра и шторма наверно было не просто. Эта ошибка имела забавные последствия.
Береговые пограничники заранее подготовились к встрече «шпионов» на стыке двух отрядов у двугорбой горы, а нас загрузили в надувную лодку и выгрузили на втором перекате волн в 48 километрах от намеченного места. С трудом преодолев зону прибоя, мы выползли на песочный бережок, пересекли пляжную зону и спрятались в лесочке. Литовец распластался на родной земле и пообещал нам умереть часа через два. Во время катерного перехода его постоянно тошнило и купание в море окончательно лишило его веры в возможность выживания:
— «Командир, зачем лес? Холодно. Сыро. У меня ушел весь желчь. Без него человек не проживает. Нужно срочно сдаваться. Госпиталь. Мой организм не может больше ходить. Я уходить на берег с белым флагом. Я никак не выдать группу.»
-«Батя, предлагаю клиента расстрелять как изменника Родины и прикопать. По завершению операции откопаем и похороним как героя." — пошутил я.
-" Никаких шуток. Определяемся с координатами, разворачиваем рацию и проступаем к выполнению задачи. Нам нужно пройти зону берега и проскочить в райцентр." — отец говорил веско и убедительно.
Потом он долго водил пальцами по карте, но нас высадили за ее пределами. — «Ничего не понимаю, здесь должна быть дорога, а перед нами лес. Куда же мы попали?»
«Это не важно. Главное, что это Союз, люди помогут.», — как мог, успокаивал я его.
«Что же нам делать с этим литовцем? Может перестать запугивать и заинтересовать? Пусть доведет до своего хутора.»
Так и сделали. Литовец долго мотал головой, пытаясь понять, о чем его просят. Потом взбодрился, и мы вышли на дорогу. Расположились на автобусной остановке. Первой приехала машина с пограничниками. Они проверили документы и озабоченно умчались. Потом прибыл автобус, и мы уехали на нем на сорок километров от пограничной зоны.
Батя опять развернул радиостанцию и попытался связаться с руководителями учений.
«Вы что, совсем сдурели, срочно вернуться в квадрат 84».
«Что же делать? Приказали вернуться. Только не ясно на чем. Пешком это 70 километров. А наш литовец может не выдержать.» — батя явно растерялся.
«Давай его сдадим местной милиции. Пусть отдохнет. А сами украдем машину и сгоняем в этот квадрат." — предложил я.
Так и сделали. Пока пограничники обкладывали дозорами место нашего пребывания, мы спокойно и без приключений приехали к Верблюжей горе. Нас несколько раз останавливали, но поскольку нас было двое, а не трое, пропускали.
Вместо литовского, мы говорили на латышском языке.
«Да, мы из этого хутора.», — излагали мы.
«Да это наши люди.», — подтверждали испуганные жители хутора.
На третьи сутки учений на сеансе связи мы услышали голос командующего:
«Вы что окончательно сдурели. Хватит бегать. Сидеть на месте и подавать пеленг. Вконец умотали. Я лично приеду. Распустились.»
«Ну все Константин, приплыли. Приказали сдаться. Ну ты у меня однако и гусь. Здорово мы тут пошустрили." — широко улыбаясь, сказал батя.
Его слова я не дослушал. Я спал. А, проснувшись подумал: наверное, все же есть разница между обычной дракой и трудностями добросовестного выполнения воинского долга.
Для отца его война в то время уже заканчивалась. В отдельной коробке из-под обуви лежала пробитая пулей зимняя шапка. Пуля начертила дорожку на его голове, которую он тщательно замазывал черной краской, чтобы этот шрам не просвечивал и не портил его прическу.