Получив в Баренцевом и Черном морях, экспериментальное подтверждение возможности использования спектра сверхнизких электромагнитных волн для практического использования, в лаборатории НИИ приступили к разработке мощных преобразователей.
Два генератора установили в кузова автомобилей УРАЛ. И по одному генератору — на транспортный самолет АН12 и подводную лодку.
Для инженеров нашей лаборатории наступил очередной период командировочных разъездов.
Владивосток, Хабаровск, Мурманск, Жуковский, Североморск, Севастополь, Феодосия, Омск, Минск…
И в каждом городе я знакомился с новыми людьми.
Летом Павел Павлович каждый день с 5 часов утра дремал на плоском камне дикого пляжа Феодосии. От его рук в море свисали лески заброшенных донок. Почувствовав подергивание лески, Палыч резко подсекал и от этого машинального движения, — просыпался.
-«Ну как улов?», — в вопрос я вложил не только ноту оптимизма, но и намек о своей причастности к сообществу любителей азартного промысла. C вопросом опоздал, — Паша успел заснуть. Следующая подсечка рыбы произошла минут через двадцать, но окончилась с тем же результатом.
Обидевшись, я надел ласты и с маской в руке плюхнулся в воду в метре от его снастей. Реакции Палыча оставалась нулевой, — он спал.
Надев маску, медленно поплыл вдоль лески. Видимость в воде была хорошая, и скоро показалось грузило и несколько крючков с наживкой приподнятых над дном маленькими яркими поплавками.
Пейзаж вокруг был очень печальный. Напоминал снимок лунной поверхности. Кроме парочки полиэтиленовых пакетов одни камни.
Поплыл дальше. Дно стало опускаться, и показались большие валуны заросшие зеленью. Водоросли плавно шевелились, обнажая светлые каменные лысины. Между камней виднелись столбики из ярких поплавков.
Сделав несколько глубоких вдохов, складываюсь и поднимаю над водой ноги. Этот способ ныряния люди позаимствовали у китов. У дна начинаю собирать оборванные части донок. Попутно хватаю песочного краба.
Снизу поверхность воды кажется серебристой. Разогнавшись, вылетаю к солнцу и гребу к берегу.
-«Какова ражна ты тут плещесся? Всю рыбу распугиваете, окаянные.»
-«Принимай дары моря, ветеран».
Пал Палыч брезгливо хватает краба за клешню и бросает в море. Потом начинает перебирать обрывки снастей.
-«Энта моя, энта тоже моя.». Палыч разложил добычу на две равные кучки и засопел соображая, что же дальше. Я же решил его позлить:
-" А чем докажете, что это ваши донки?".
-«Ты шо, дальтоник? Мой свинец имеет особый цвет. Я лил грузила из шрапнельного состава.». Довод был убедительным и я предложил ему забрать всю кучу.
Палыч долго гнул пальцы и огласил цену. Забирает мою часть за восемь рублей 56 копеек. Поторговавшись, мы вышли на 26 рублей.
А когда я ему сказал, что пошутил и что этого добра в море навалом, он стал настаивать на моем немедленном погружении в пучину.
-«Нехера тут прохлаждаться, пока море чистое будем рубить бобло.»
К обеду я насобирал несколько десятков оторванных грузил и даже нашел маленькое золотое колечко.
Следующий день у меня был «летным».
После пробежки до набережной с нашим вторым пилотом, — Виктором, мы загрузились в автобус и через 1,5 часа усаживались на свои рабочие места в самолете.
За время перелета к полигону я включил аппаратуру и вручную установил переключатели схемы реактивных компенсаторов мощности первого диапазона.
Лодка уже стояла в дрейфе и после 4 пролета ушла под воду. Наш самолет продолжал выполнять круги с увеличением высоты полета на 120 метров на каждом круге. Регистраторы фиксировали основные параметры, а через каждые 20−30 секунд включалась сирена для смены диапазона и уровней мощности.
Через 3 часа штурман сообщил о всплытие лодки и, качнув ей крылом, наш самолет вернулся на Кировский аэродром.
При посадке Виктор второй раз за эту неделю не вписался в полосу и только после второго захода самолет сел и вырулил на выделенную ему стоянку. Одновременно туда подъехал Газик с местным начальником.
—  «Хреновы испытатели, привыкли в Москве к вольготной жизни. Опять сдули крышу моего КП. Это как называется…», — полковник кричал долго и самозабвенно.
Сдав документацию, мы загрузились в автобус и через пару часов прибыли в нашу гостиницу.
Утром я застал Павла Павловича на его насиженном месте. На этот раз он не дремал, а радостно улыбался.
— «Котя, вот твоя доля.» Он протянул мне деньги, а потом ворчал и фыркал, делая вид, что очень огорчен моим отказом. Отдав ему самолетный бортпаек, я надел ласты и поплыл на промысел. Не верилось, но в море я не увидел ни одной оборванной снасти.
Через час мы с Палычем пришли к нему в гости. В стареньком домике с земляным полом стояла не заправленная кровать, стол с двумя табуретками и огромная бочка. На стене висел портрет молодой женщины и пиджак, украшенный шестью медалями.
— «Енто моя Павлинушка. Померла в прошлом годе. Такая женщина. Такая.», — по его лицу вдруг покатились слезы, утопая в густой растительности бороды и усов.
Мы долго сидели за его столом и пили вино из огромной бочки. Вино мне не нравилось, но все равно я его пил и слушал рассказ Палыча о его «непутевой» жизни.
Вырос без родителей, отсидел несколько лет за кражу сахара. На войне четыре раза попадал в штрафбат.
Последняя неприятность на войне произошла с ним в Польше. Его приставили к охране трофейной гаубицы. Подошли местные мальчишки и стали интересоваться орудием. Он, раздувая щеки, пытался им что-то рассказать. В это время один из мальчиков дернул за веревочку и пушка выстрелила. Паше повезло. Снаряд улетел в расположение немцев, но несанкционированная стрельба закончилась трибуналом.
Каждый раз свою вину Паша «искуплял» кровью. А после войны около 10 лет пролежал в госпиталях.
-«Оттудова и забрала меня Павлинушка». Они переехали в Феодосию и поселились в доме тещи.
Следующий полетный день у нас оказался аварийным. На выпускной лебедке оборвался трос антенного противовеса. Самолет летал над морем по большому кругу, а мы с механиком пытались обрубить трос на выходном устройстве. Зажегся индикатор минимального запаса топлива и командир принял решение о высадке в береговой полосе «лишних» членов экипажа. Рисковать всеми и идти на посадку, имея за бортом 4 километра троса, он не захотел.
Мы пристегнули парашюты, открыли и поставили на защелку боковую дверь и попытались уговорить Люсю покинуть самолет первой. Уговорить не смогли, выкинуть тоже. К этому времени самолет пересек зону прибрежных гор и трос оторвался.
На ремонт оборудования для продолжения работ нужно было не меньше месяца и поэтому меня доставили в Севастополь и попросили подменить Игоря Фомина на подводной лодке. Игорька так укачало, что он даже в троллейбусе ездил с пакетом для сбора не переваренной организмом пищи.
Взаимодействие с лодкой должна была обеспечивать береговая станция, расположенная в Форосе на юге Крымского полуострова.
Знакомство с кораблем и его командиром проходило в обширной бухте Балаклавы. Володя пнул металлическую дверь и произнес «пароль»: «47 причал, ПЛ 95 к Шатову.».
Вооруженный автоматом моряк вытянулся и пропустил нас на территорию без проверки документов.
Подойдя к причалу, мы увидели невысокого, плотного мужичка в рваной тельняшке и грязных брюках. Мужик размахивая ручками и непрерывно матерясь руководил погрузкой ящиков через передний палубный люк.
— «Мужик, а как нам найти Шатова?», — спросил я у него закуривая сигарету.
От казалось бы безобидного вопроса, мужика перекосило. Он поправил прическу, затопал ногами и с обалденной скоростью умчался на лодку.
— «Да, хреново нашему ВМФ с такими придурками», — начал я развивать тему моему приятелю. Володя слушал, но вертел головой. Мог бы и не вертеть, — вокруг нас никого не было.
— «Жарко. Может все на пляжу?», — предположил я.
В это время из задней двери рубки ПЛ вышел моряк, одетый в белоснежную парадную форму. Торжественно пройдя к нам по узкому трапу, он доложил:
— «Кап два Шатов Николай Фомич, вне корабля, — Коля.». И весело заржал.
— «Константин, — на корабле — Костя. А это мой коллега Владимир Степанович. Главный специалист по тарелочкам.».
«Значится так. Отход корабля завтра в 5.34 и не минутой позже. Форма спортивная. Никаких маек, плавок и других безобразий. Команду не отвлекать и никаких ха-ха. Вы меня поняли?»
— «Конечно, Коля. А когда тут начинают ходить автобусы?».
— «Не знаю, я ими не пользуюсь. Вы меня поняли?».
Его ответ был еще одним подтверждением моей веры в боеспособность нашего флота. Познакомившись с Николаем Фомичем и получив от него четкие указания, мы с Володей отправились в Севастополь в гостиницу «Моряк».
Администраторша очень тщательно изучала наши паспорта. Увидав на пустой странице паспорта Волосевича, записанный там телефон, она впала в шоковое состояние и несколько минут составляла фразу:
-" Да Вы чего, совсем ударенные. В документе могут писать только уполномоченные на то люди. Иначе он теряет действительность, а значит не может быть принят как документ уполномоченными по его приему."
— «Не будь дурой», — глубокомысленно произнес Володя.
— «Вы же такая красивая и заботливая .» — поддержал я приятеля и продолжил:
— «А листик совершенно пустой. Его вообще можно вырвать. Никто и не заметит.»
Она схватила мой паспорт и принялась считать листы.
— «А сколько должно быть?», — спросил я.
— «Не знаю.», — она повздыхала и отдала нам анкеты.
Получив заветный ключик от 26 комнаты притороченный к грушевидному брелку, напоминающему немецкую противотанковую гранату, мы прошли сквозь дверь. Вернее, через проем в двери в котором не было стекла и отправились в номер.
Появилась реальная возможность помыться и сходить в столовую.
Недалеко от гостиницы был расположен ресторан «Маяк». Он был круглым и внешне напоминал большую хоккейную шайбу. С трудом обнаружив дверь для посетителей, мы заняли столик и стали ждать. Официанты довольно часто пробегали мимо нашего столика, но простые способы привлечения их внимания не действовали. Ни покашливание, ни выставленный в проходе стул.
Володя спокойно достал толстый исторический роман и углубился в его изучение. У меня такого романа не было и пришлось переходить к более сложным способам привлечения внимания. Я взял с соседнего столика пустую бутылку и нечаянно обронил ее на кафельный пол. Как я и предполагал. Они примчались и я успел спросить обслуживается ли наш столик. Оказалось, — нет. Мы с Володей пересели, и вскоре девушка записала в блокнотик наш заказ.
Прошло не меньше часа, но ничего не изменилось. Официанты как метеоры пролетали мимо.
-«Ну все, иду за второй бутылкой.» Я направился к администратору и в очень суровой форме стал ему объяснять: — «Если через пять минут нам не принесут наш обед. Я пойду в гостиницу, переоденусь в свою армейскую форму, возьму автомат и перестреляю всех козлов вашего заведения. Мозг ВМФ, главный конструктор, лауреат Гос. премии должен изнывать от скуки в ожидании своего обеда.»
Критика подействовала. Прибежала официанточка, села на свободный стул и интимным голосом сообщила, что мы можем никого не бояться и пить, принесенную с собой водку открыто.
-«Какую водку», заорал на весь зал Волосевич.
— «Можем мы наконец спокойно пообедать ?».
В 4 часа утра раздался стук в дверь нашей комнаты. После третьей серии стука я понял, что ждут отзыва. Отстучал «SOS» — единственную фразу, которую знал на языке Морзе.
Сдавая ключик от комнаты, Волосевич смело шагнул в проем двери комнаты администратора. Он же не знал, что за ночь в нее успеют вставить новое стекло. Новое стекло вылетело и рассыпалось. Узнав о себе много интересного, мы оплатили расходы на установку очередного ударопрочного стекла и поэтому опоздали на причал на целых 7 минут.
Очень удивились, но ПЛ 95 как и вчера стояла у бона. Моряк — вахтенный о выходе корабля в море ничего не знал. В 8 часов пошли на главную площадь Балаклавы и заняли очередь за пивом. Пиво разливал автомат. Бросаешь в щель монеты и ждешь минут 5 пока очень тонкой струей автомат наливает кружку. Нетерпеливые начинают громко кричать: «Василий, поддай». Скорость наполнения кружки резко увеличивается.
Оказалось, что автомат неоднократно обманывали местные умельцы, засовывая в него вместо монет металлические шайбы, и теперь им руководил Василий.
Он сидел внутри. Проверял монеты и включал кран розлива пива.
Часа через 2 мы увидели Шатова. Не смущаясь, Николай Фомич выдал поучительную фразу: «Обстоятельства диктуют действия. Отход назначен на завтра. 5,43 и не минутой позже. И никаких ха-ха. Вы меня поняли?».
Остаток дня мы провели в Золотой бухте. Плавали и играли в волейбол.
На следующий день, плотно позавтракав, часам к 11 прибыли на причал.
Узнав, что командир уже на борту, прошли через заднюю дверь рубки к трапу, а потом спустились в центральный отсек лодки и далее на наше рабочее место в носовом отсеке. Узнав о нашем прибытии, Шатов проорал по громкой связи: «Закончить тренировку. Все по местам. Отдать швартовы…».
Когда лодка прошла зону внешнего рейда и удалилась от берега, мы выбрались наверх и свесив ноги уселись на верхней окантовке рубки. Шатов стоял на решетке верхней площадки и постоянно что-то высматривал через огромный морской бинокль.
Светило солнце и по морю лениво катились маленькие волны. Наконец-то сбылась моя детская мечта, и я почувствовал себя моряком.
Но все в этом мире уравновешено. Стоит расслабиться, и тут же прибегает к тебе неприятность и заставляет вновь напрягаться. Попав на полигон, лодка начала выполнять программу. Погода испортилась, и теперь мы отдыхали совсем мало. Когда лодка находилась в подводном положении. При всплытии ее телодвижения ставили меня в тупик. Волосевич перестал ходить на камбуз. Я поначалу даже обрадовался возможности удвоенного питания.
Но все имеет окончание.
Через две недели команда выполнила швартовку и мы с Володей уехали в Ленинград.
А уже через три дня, переоформив командировку, я был в Жуковском и звонил Виктору. Еще в Крыму наш второй пилот обещал мне незабываемые ощущения от полетов на учебной спарке.
«Какой Константин? А Костик. Здравствуй. Витя в больнице. Хорошо. Приходи. Пойдем к нему вместе.»
В палату реанимации нас с Леночкой не пропустили.
Ну и правильно. Это были последние часы жизни последнего летчика-испытателя из набора 1965 года. Дань, которую забирала авиация за освоение сверхзвуковых самолетов. На взлете у МИГ-а сломалась передняя опора. Летчики отстрелили колпак кабины и прожгли от скольжения по бетону до конца полосы нижнюю часть носовой обшивки. Пламя проходило по креслу заднего летчика. У него обуглились ноги и руки. Так я вместо незабываемых полетов попал на торжественные похороны Виктора.
Оформив очередной допуск в качестве экспериментатора, я опять полетел в Крым. Из-за плохой погоды аэродром в Кировском закрыли на несколько часов и это время мы провели на берегу Волги. На аэродроме в Ахтубе.
На этот раз нас разместили в гостинице Судака. На следующий день я уехал в Феодосию и помчался к своему приятелю. Пал Палыча на его скале не оказалось, дома тоже не было.
-«Вы Котя?» , — спросила меня соседка Палыча.
— «Может быть и так», — согласился я. Эта детская кличка всегда мне не нравилась.
— «Тогда идем ко мне».
Мы пили чай и она очень подробно рассказывала о том, каким хорошим человеком был Павел Павлович, как красиво он умер на своей скале, как любил свою Полину, как раздал соседям все свои пожитки. Как похоронили его родственники из Симферополя. Полинина сестра с ейным мужем.
«А вот это он передал вам», — она протянула старый помятый конверт. На конверте надпись: «Коте, моряку.». В конверте лежало маленькое золотое колечко, которое я нашел в море, медаль «За отвагу» и записка на клочке газеты:
— «Ты мне заместо сына. ПП»
Утром наш самолет опять летел к морскому полигону.
На месте второго пилота сидел маленький, толстенький полковник. Перед пенсией ему дали возможность тряхнуть стариной и заработать дополнительные деньги. От злоупотребления кальвадосом и ночными танцами полковник заснул после взлета самолета и тактичный механик отключил его гарнитуру от сети, чтобы остальные члены экипажа не слушали его храп и сонное бормотание.
А внизу я опять увидел зелено-синее море и маленькие кораблики.
«Друзья уходят как-то невзначай,
Друзья уходят в прошлое, как в замять,
И мы смеемся с новыми друзьями,
А старых вспоминаем по ночам.»