Я сидел и бил по «клаве»,
Вперив зенки в монитор.
Десять лет мечтал о славе,
Но меня никто в упор
Не хотел заметить. ФИО
Знать не знал никто моё.
Жизнь катилась как-то криво,
Критик — вовсе был хамьё.
Я сидел и в две морщины
Хмурил мудрое чело.
«Я поэт и я мужчина!» —
Мантру выл судьбе назло.
Музу лет, наверно, десять
Не видал, что да, то да.
(Если честно, хоть и бесит —
То не видел никогда).
Вдруг, какое-то движенье
Ощутил мой правый глаз.
Неужели вдохновенье?
Это Муза? Пробил час!
Снова целю в «клаву» руки
Чтобы ими бить по ней.
К чёрту творческие муки,
Озаренье, где ты, эй?..
…Оказалась эта «Муза»
Эфемерна и мелка.
И не кормлена от пуза
И в глазах её тоска.
А фигурою
увядшей
Демонстрировала боль
И бледна как ангел падший.
Пригляделся — это моль.
Совершила моль посадку
Мне на коврик, тот где «мышь»,
Словно семечко на грядку.
И сказала: «Лёха, слышь,
Строчишь вирши для потомков
В напряжении ума,
А моя пуста котомка
И теперь грозит сума.
Ну, скажи-ка ты на милость,
Разве можно жить вот так,
Чтобы шерсть мне только снилась?
Спать ложусь я натощак!
Ты когда, ответь, хозяин,
Обновлял свой гардероб?
Ведь живёшь, как бомж с окраин,
Как бродяга из трущоб.
Съела шапку в том году я,
В этом варежки и шарф.
Всё подъела подчистую,
Опустел в прихожей шкаф.
Голодаю две недели,
То не праздные слова.
С голодухи, как с похмелья,
Закружилась голова.
Ты же помнишь, что всем людям
Завещал Экзюпери?
Приручил? Давай на блюде
Жрать мне, чёрт тебя дери!!!
Я, от этого созданья,
Ждать не ждал таких речей.
Может «белка», в наказанье
Проспиртованных ночей?
Замахнулся я рукою,
Прекратить чтоб разговор.
Но замешкался, не скрою,
Ощутив души укор.
Самому мне стало больно,
Ведь не зверь я, человек!
И рука моя, невольно,
Потянулась к голове.
Три последних волосины
Кучерявились на ней.
«Я поэт и я мужчина!» —
Нету мне других ролей.
Вырвал с треском эти «патлы»
Изо всех последних сил:
«На поешь, ведь я не падла!» —
И созданье накормил.