Старушка оценила силы, вздохнула и пошла по деревенской улице.
- Гриша, мы же с тобой родня, троюродные как никак. Ну куда мне еще пойти? Совсем доска сгнила в сарае, того и гляди поросенок сбежит. Может есть что-то не совсем гнилое? Поможешь?
Старик отвернулся с недовольством и начал ворчать:
— Туды твою… растуды… Приперлась тут. У меня что — пилорама? Вон скока надо самому сделать, а тут ей подавай! Вон смотри, лавку хотел делать… отпиливай!
Старушка с сомнением берет ножовку и бросает, заслышав голос.
-Куда хватаешь? твою … Положь! Сам отпилю, а то хватает, !!! Испортишь матерьял мне! Вот, забирай! — отпиливает от длинной доски и бросает. Старуха пытается взять доску и новый окрик
— Твою … туды… сюды… В гроб загонишь! Совсем сдурела баба… там же ремонировать - мастер нужен!!! На!, молоток неси, а то знаю… у тебя там найди попробуй. А это -инструмент! Да не потеряй… твою… Вот что сделаешь — ходит тут…
Старик вручает свой драгоценный молоток, с трудом берет доску и направляется к дому старушки. Он — израненный, но выживший солдат. У деревенских пацанов бывали споры. То девять ран насчитывали, то десять… Но все равно не мало. Главное, что выжил.
Она — вдова, вырастившая, а скорее спасшая от голода двоих детей. Днем работавшая в колхозе и ночью таскала дрова с лесочка, готовила еду.
А старик не унимается, рассуждает.
— Вот ходит все… А куда ты пойдешь? Родня, твою растуды… … А ежели не родня? Ну кокнули бы меня на том болоте, а не твоего Осипа, куда бы моя старая пошла? К нему бы и пошла! И помог бы, хоть и не родня. Да! Он помог бы… Ток она б ему еще и сто грамм налила, а ты…
— Гриш, да как скажешь, конечно налью.
— Эх, не надо. — сокрушается дед. — Ты ж знаешь, что после ста граммов меня вперед ногами под сосны понесут. Под сосны… Но не на болоте…
Вот так, с трудом передвигая ноги, и бредут эти двое стариков. Мешая в памяти нынешнее и тридцатилетней давности, сбиваясь… Но уже без слез. Они закончились…