Приглашаю тебя на осень, как на черный и грустный танец, как на чай, когда время восемь, когда поздно что-либо править, когда дождь атакует стекла, когда небо висит вуалью… Приглашаю тебя на осень. Не целую. Не обнимаю.
Когда выключат свет, и ветер, в водосточной трубе играя, будет петь о зиме и смерти, ты скажи, что так не бывает. Ты скажи, что любовь сильнее всех простуд и холодных пальцев… и мы сядем у батареи, не способные вслух признаться, что у каждого боль сквозь ребра, что от счастья остались крохи. Дай зажить. Помолчи. Не трогай. Посидим, поглотаем вдохи.
И уткнувшись в плечо твоё, взвою, и словами закутаю раны. Мне приснится солёное море и цветущие в небе каштаны. Ты погладишь тихонько волосы, и мне станет чуть-чуть теплее.
Приглашаю тебя на осень.
Не целую. Не жду. Не верю.

Я с каждым днём отрываюсь больше от теплых черных полос земли, солнце касается смуглой кожи, как я касаюсь твоей любви.
И щурюсь, мысленно улыбаюсь, целую родинку на плече. Ты говоришь «нам с тобой, родная, не хватит высказаться ночей».
Часы смеются, ползут лениво, я всё считаю их про себя. Дышу впервые — чтоб быть счастливой, чтоб не терять ни секунды дня.
Я отражаюсь милей и краше в твоих глазах — это всё всерьез. Совсем другое вдруг стало важным: щекой почуять твой теплый нос, ворчать лишь в шутку, сидеть в обнимку, смотреть как ляжет на пол рассвет. Друзьям показывать фотоснимки, гордясь, что лучше нас в мире нет.
Дарить тепло, отдавать всю нежность, петь колыбельные и стихи, и, надевая твою одежду, самой себе отпускать грехи: когда терялась в отрядах «прочих» и отрекалась от своих чувств…
Ты говоришь мне «спокойной ночи»

И я лечу…

Я вообще — к тебе. Всеми доступными средствами.
Даже маршрутами будних не вещих снов.
Я вообще — о нас. Помни, что за контекстами
Каждый поэт хочет спрятать свою любовь.
Просто уже невмочь слышать себя за кадрами,
Жить, обнуляя время. Опять среда.
Я вообще — к тебе. Правдами и неправдами.
Давай ты сегодня останешься.
Навсегда.