Четыре этапа путешествияНа четыре стороны света озирается око, которое, по Соломону, никогда не насытится зрением.
Север, юг, восток и запад. Вместе им не сойтись.
Впрочем, как же? В глазах наблюдателя, в сердце его эти стороны сходятся и встречаются. Вот человек, только что смотревший на юг, смотрит уже на север. И юг, оставшийся у него в памяти, встречается в душе его с севером, отражающимся в глазах. Так человек, малый наподобие точки, связывает в себе, как в узле, все четыре стороны света.
Числом «четыре» исчисляется многое. Вот четыре главные добродетели — целомудрие, мужество, мудрость и праведность. Не смотри с вожделением, не бойся убивающих тело, сочетай мудрость змея с кротостью голубя и не делай другим того, чего не хочешь себе. Таково краткое выражение четверочастной мудрости, собранной от Матфея, Марка, Луки и Иоанна. Ее и нужно разнести по четырем концам света. Вот главный тройственный смысл священной «четверки»: четыре добродетели — от четырех Евангелий — по четырем концам света.
И есть еще нечто, что мне стало понятным недавно среди безмолвия летней ночи, когда бодрствование и сон мало отличаются друг от друга.
Человек путешествует. По рельсам, по водным и воздушным маршрутам, по асфальтовым и грунтовым дорогам человек путешествует. Есть четыре вещи, скрытые внутри у удавшегося путешествия. У неудавшегося путешествия внутри — тысячи вещей, и все они достойны «Поля чудес» в Стране Дураков, то есть мусорной свалки. Удавшееся же путешествие состоит из:
знакомства,
узнавания,
расставания
и воспоминания.
Знакомство, взятое как эмоция — это удивление. Глаз при этом широко открыт. Глаз жадно ест то, что видит, будь то красоты ландшафта, иероглифы незнакомой культуры или темные тупики ее.
Узнавание, следующее за знакомством, есть труд. Труд собирания впечатлений, при котором глаз уже не распахнут, но прищурен. Как эмоция, этот труд — радость от приобретения. Ведь мы приобретаем, узнавая. Приобретаем мысли, впечатления, открываем нечто о себе, сталкиваясь с «другим». Только столкнувшись с «другим», себя самого и узнаешь.
Четверка преполовинена, и здесь пора сделать остановку.
Встреча с тем, что понравилось, во что ты влюбился как мальчишка, зовет тебя раствориться в новой и полюбившейся среде. Вот ты совершаешь в нее веселый прыжок, как купальщик — в море. Еще немного — и, кажется, сам ты станешь деталью полюбившегося пейзажа: камнем, облаком, птицей, барельефом, даже — манекеном в витрине, но…
До конца раствориться нигде не получится. Останется некий нерастворимый и твердый внутренний остаток (возможно — алмазик), который и есть — ты. Мягкие ткани вокруг личностного ядра действительно способны размякать и пропитываться окружающей средой. Но ядро остается не размокшим. И ощущение в себе этого «твердого остатка» есть начало расставания, это точка неизбежного отчуждения. Даже если тебе здесь еще жить и жить.
Потом расставание внутреннее приведет к расставанию внешнему (все, что существует снаружи, зачинается внутри). От расставания родится скорбь, похожая на нытье в зажившей ране. Сердечное нытье — спутник человеческой жизни после утраты Рая, после выхода из детства.
Но тайны не заканчиваются. Отдаляясь в пространстве от полюбившегося объекта, ты навсегда уносишь с собою и в себе нечто, принадлежащее ему; уносишь то, что станет теперь твоим; что можно будет рассматривать и перебирать при свете сальной свечи или электрической лампы.
Человек — скупой рыцарь, и у него есть сокровища памяти, к которым можно спуститься по скользкой винтовой лестнице. Сокровища не звенят монетой, а скорее шуршат фотобумагой. Один человек просто перебирает воспоминания, словно проветривает летом зимние вещи. Другой способен работать с воспоминаниями, разбираться в них и в себе. Этот другой сучит из вороха, из кучи нить, чтобы потом сплести из нити сеть и, может быть, поймать сетью зайца. В конце концов, память — это единственное, что есть у нас за спиной, раз уж мы бескрылы.
Впереди — Престол Судии, а позади — память.
Радость знакомства — раз!
Частичное растворение в новом узнанном мире — два!
Прикосновенье к барьеру, за которым ты нерастворим, а значит неизбежно прощанье. Три!
И память — четыре. Вот четыре этапа удавшегося путешествия. Этим этапам сопутствуют
удивление встречи,
радость приобретения,
грусть расставания и созидательный труд паука, долго ткущего из воспоминаний тонкую нить, порвать которую, к сожалению, нет никакого труда.
Могут быть, правда, у этого четверочастного плода удавшегося путешествия еще и предшественники в виде «томления ожиданий» или «восторга предчувствий». Но это уже другая схема и иной расклад, поскольку у «пятерки» и «шестерки» своя метафизика и свои тайны.