так по-детски хотелось
написать твое имя на вагонном стекле
обвести его сердцем и не бить стрелой
чтобы быть с тобой
тысячу лет
слюбилось.
но не стерпелось.
и осталась нам только по сердцу вилами
людская молва
коман са ва, милая, коман са ва?
я сейчас как на тоненькой-тоненькой ветке птица
и кто-то тянет ладони с хлебными крошками
но я подожду немножко, пусть со второго раза
чёртики скорчат рожки
и об этом счастье, если оно случится
я ничего говорить и писать не буду
вдруг его кто-то увидит и сглазит
наше нелепое чудо — жесты белилами
на взмах рукава
коман са ва, милая, коман са ва?
да, это правда, я люблю грузинские мандарины —
очень тонкая шкурка и много сока на пальцах —
и я также люблю маски из глины. и цветение сакуры
на Окинаве ночью
а еще я, кажется, люблю эту девочку
курить с ней, тушить окурки
и руками по телу её горячим батиком
эти странные танцы на шатких перилах
ты учила сама
коман са ва, милая, коман са ва?
а где-то под вечер я впервые достану из шкафа
забытое платье под цвет обмороженной сливы
и прямо на вешалке посажу его в кресло —
ха-ха, неплохая уловка —
ну здравствуйте, моя госпожа-скелет
если я сяду напротив — вам будет неловко?
ерунда — столько зим, столько лет…
нам просто нужно собраться с силами
и найти слова
коман са ва, милая, коман са ва?