Ночью все тайны открыты — садись, пиши
Лишь о любви /или пей, раз любовь не рядом/.
В часе Быка спрятан кем-то и час души
/где эти души, что были Эдемским садом?/.
Или чуть позже — Содомом, Гоморрой, тьмой:
Сорваны пломбы всех врат, и гуляют бесы
Прямо под окнами, нагло, по мостовой,
В тёмных костюмах — без дыма, огня и мессы.
Лестница Иакова скрыта давно от глаз,
В небо смотрящих с земли на земле всё меньше.
Умерший бог — это только иконостас;
Страх и грехи — обезумевший бог воскресший.
В этой стране негодяев почти сто лет
Вешают тех, кто без спроса созрел до срока.
Позже срывают и пишут: «Вот был поэт,
Алое яблоко, полное ран и сока».
Вроде живёшь себе, дышишь и пишешь, ешь,
Даже читаешь с утра, на бегу, в вагоне.
Думаешь: «Ладно, я завтра восполню брешь,
Стану и Че, и Лоркой в одном флаконе».
Ночью все тайны рядом — иди, стреляй,
Целься и бей по открывшим личины бесам,
Средневековья суровый прочтя словарь,
Словно в учебнике школьном плохую пьесу.
В часе Быка спрятан кем-то и час души,
Тьма обступила, и поздно грозить проклятьем.
Лестница Иакова тает в ночной глуши,
Мы же молчим, ждём почему-то счастья.