Надень власяницу, сними крепдешин и шёлк — окончилось время библейской листвы и мёда. Надкушено яблоко /будет ли в этом толк?/, сюжет этот вечный уже не завет, а мода. Ты следуешь ей — я пытаюсь понять мотив, иду за тобой, не смотря на печальный опыт /смеётся мой ангел в эдемских садах пустых, а демон возносит молитву под этот хохот/. Но я зажимаю уши, смотрю в глаза — вот падает шёлк и скользит крепдешин на травы… Твой взгляд говорит: «не смотри, не смотри, нельзя», но полон зрачок твой змеиной уже отравы — и я, опрокинув землю, ложусь в траву: кто дважды был изгнан, поверит ли вновь в прощенье? /потеряны строки о тысяче дней в Анжу, но их унесло незаметно уже теченьем/. Так падает в травы созревший упругий плод, впитавший всю влагу корнями своей вселенной. Так падает мальчик, сорвавшись с ветвей, и вот: рукой потирает ушибленное колено. Я падал и раньше, зачем же теперь скрывать, что раны не ноют и мне ни черта не больно? Давно я освоил науку «забыть и спать», вот только наутро мой город пропитан солью. Но дело не в этом /снимай крепдешин и шёлк/, закончилось время библейской листвы и мёда…
Потом я намажу колено йодом, учту урок. И сердце забуду дома… Такая мода.