Как цари и генсеки спасали северную чернь

Технический прогресс — вещь коварная. Для одних он благо, другим приносит забвение. Среди пострадавших — город Великий Устюг, три века назад служивший торговыми воротами для отсеченной от всех морей Москвы. Отсюда купцы отправляли караваны в Европу, на Урал, в Сибирь и Китай.
Освоение Балтийского побережья при Петре I значительно потеснило монопольную торговлю. Последний удар в ХIХ веке нанес Транссиб — товары с запада на восток и обратно пошли по железной дороге. Делать устюжанам стало нечего. Город зачах и в считанные годы превратился в тихое северное захолустье.
На перекатах истории безвозвратно затерялись и уникальные народные промыслы, приносившие Устюгу славы не меньше, чем торговля. Когда-то их насчитывалось 55 — от иконописи до изразцового производства, от тончайшей металлообработки до финифти и чернения серебра. Изделиями собственного производства торговали в 252 городских лавках. Казалось, это в прошлом навсегда.
Но чудеса все же случаются. Один из промыслов — северная чернь — восстал из пепла благодаря Сталину. В 1933 году в руки вождю попала изящная серебряная стопка с изображением сцен из жизни старинного города. Возник вопрос, почему прекратилось столь необычное производство. Чекисты получили приказ разыскать оставшихся мастеров, в Великом Устюге построить для них артель и снабдить всем необходимым.
Поиск шел несколько лет. Кого-то обнаруживали на другом конце страны, кого-то вытаскивали из лагерей.
Артель возглавил ювелир Михаил Чирков, главным художником стал Евстафий Шильниковский. Благодаря им в годы советской власти северная чернь не только сохранилась, но стала мировой достопримечательностью. Это признали в 1937 году на Всемирной выставке в Париже, где артель Чиркова впервые выставила свои работы — столовый набор из 42 предметов, украшенных миниатюрными рисунками по сказкам Пушкина. Необычность изделий была в переплетении светлых и черных линий, которые как бы проступали из микроскопических канавок на серебряном поле. Ни компьютеров, ни лазеров в то время не было и в помине, все — от заготовки до заполнения рисунка чернью — выполнялось вручную самыми обыкновенными людьми. В Париже их назвали «непревзойденными виртуозами».
Северные ювелиры всегда такими и были. Хотя черненое серебро — вовсе не ноу-хау Великого Устюга. В город его завезли в ХVI веке, а к XVIII довели до такого совершенства, что в мире уже не было ювелиров, способных превзойти здешних ремесленников.
Развитию промысла поспособствовало и то, что в государстве существовала острая нужда в высокохудожественных произведениях с черненой наводкой. Повсюду требовались кресты, дарохранительницы, оклады для Евангелий и образов, потиры, ларцы, кубки, стопки, табакерки в стиле модного тогда русского барокко. Устюжане делали это превосходно и не стесняли себя в фантазиях: рисовали пейзажи, галантные сцены и воображаемые рыцарские сражения. Часто на маленькой стопке умещались архитектурные ансамбли Великого Устюга и даже карты Северного пути со всеми реками и морями. История сохранила имена лучших художников — Михаила Климшина, Алексея Мошнина, Ивана Жилина и многих других. Самое интересное, что царствовавшие в XVIII веке Романовы обожали северную чернь, знали по работам практически всех устюгских художников. Для некоторых царская любовь оборачивалась серьезным испытанием. Например, в 1744 году из опасения, что черненое ремесло может угаснуть, а значит, надо обучить ему в совершенстве московских жителей из купечества, в столицу забрали Михаила Климшина и Якова Попова. О приезде мастеров усердно хлопотал близкий ко двору купец первой гильдии Василий Кункин, имевший намерение подмять под себя все ювелирное дело в Москве. Он и был назначен главным учеником. Учился, правда, исправно. Через девять месяцев Климшин и Попов подали в Главный магистрат прошение о позволении им уехать на родину, так как обучение Кункина уже закончено. Тот подтвердил, но только в отношении Климшина, а вот Попову не повезло — забоявшись, что не справится в одиночку, купец его оклеветал и просил оставить «сколько мне надобно будет». Разобиженный мастер, видать, сглазил своего мучителя: рисунки у того не получались, искусство черни в Москве заглохло…
Главный секрет, который невозможно ни скопировать, ни подделать, — состав того самого чернения, благодаря которому изделия Великого Устюга остаются вне конкуренции.
— Даже китайцы, которые тащат все, что плохо лежит, не разгадали наши технологии, — не без гордости говорит генеральный директор великоустюгского предприятия «Северная чернь» Сергей Юферицин. — Как ни экспериментируют над составом, все равно получается не чернь, а мазня.
— А вы секрет знаете?
— Нет, — отвечает Юферицин. — У меня элементарные познания, что чернь — это сплав серебра, свинца, серы и других компонентов. В какой пропорции их смешивать, на фабрике знают всего несколько человек. Но это ничего не дает, потому что вторую часть секрета — у кого приобретаются сера, свинец и прочее — знают другие несколько человек. А они не догадываются, что у разных производителей состав компонентов тоже разный, и уж тем более «не в теме», сколько и чего надо добавить, чтобы получился настоящий сплав.
Корреспондент «Культуры» вконец запуталась, кто и что знает на великоустюгском заводе, тем более что 120 человек в кризис 2008 года уволились. Остались только те, кому производственные секреты дороже зарплаты. Она, к слову, не больше 13 тысяч рублей, что по меркам бедствующего городка составляет целое состояние, но для серебряного промысла, в котором на 80% ручного труда, — сущие копейки.
Поднять зарплату, по словам директора, невозможно — она вторая (после сырья) составляющая в себестоимости изделия. Добавишь работникам по рублю — цена на безделушку подскочит так, что ее вообще не продашь. На заводе люди сознательные, терпят и уповают на милосердие Лондонской биржи, которая каждый день устанавливает мировую цену на серебро. А стоимость унции все время прет вверх и ставит под угрозу уже не только личные доходы рабочих, но и существование самого промысла. Ведь те времена, когда в Великий Устюг серебро возили на подводах и оно кучами лежало в каждой лавке, давно прошли. Теперь драгметалл закупается в банках, к мировой цене родное государство накручивает еще 18% НДС и получается, что наше серебро — самое серебряное в мире. Во всяком случае, заводским мастерам оно уже не по карману.
— Ой, да зачем нам дома эти брошки-кольца, мы ж и так в серебре с ног до головы, — всплескивает руками заслуженная художница Людмила Бобылева.
К концу смены работники и впрямь обсыпаны драгметаллом — в серебряной пыли по самую макушку. Мастера обряжены в спецодежду, которую надо снимать при каждом выходе из цеха. После смены спецовки стираются, грязная вода проходит через фильтр, и в нужном месте скапливается щепотка серебра. В отходах производства набирается уже не щепотка, а полновесная горсть. За год из 10 тонн мусора извлекают 200 килограммов чистого серебра. По этому косвенному признаку можно представить количество драгоценного металла, которым ворочает народный промысел, а точная цифра в тоннах — государственная тайна, чтобы не завидовали лихие люди. Но и без тайн есть чему поудивляться: в год на заводе выпускается больше тысячи наименований изделий, не похожих друг на друг ни формой, ни предназначением, ни рисунком. Художников всего шестеро, а мастеров, вручную воплощающих творческий замысел от заготовки до полировки, — человек двести. При таких объемах у них тут, похоже, не работа, а каторга.
— Для случайных людей, наверное, так и есть, а мы этого не чувствуем, — говорит Людмила Бобылева. — Серебро весь негатив убивает. Для душевного равновесия многие готовы сидеть тут сутками…
Сутками и сидят, особенно если заводу поступает заказ от какого-нибудь важного клиента. Например, от Газпром Газпромыча, — так величают здесь «национальное достояние». «Газпром» раз за разом заказывает серебряные письменные приборы со своей символикой и платит, не жадничая. Лукойл Лукойлыч — тоже довольно щедрый, но бывает трудно на стопках рядом с традиционным хмелем уместить еще и нефтяную вышку, и московский офис компании. Для Валентины Матвиенко делали поднос с надписью «От Деда Мороза». Бывший вологодский губернатор Позгалев в неимоверных количествах одаривал чернью бывшего коллегу Лужкова. Ассоциация юристов России заказала отлитый в серебре Уголовный кодекс, по тяжести превосходящий все статьи УК. Серебряные столовые наборы из 24 предметов с фамильными вензелями на заказ (от 200 000 рублей) — в ходу у низшей московской знати типа помощников и советников депутатов Госдумы.
— В принципе, индивидуальные заказы нам не выгодны, — говорит Сергей Юферицин. — Все сбивают цену, торгуются как на базаре. И еще — быстрей-быстрей! А ведь у нас эксклюзив, надо понимать, что он делается полгода, а то и больше.
Делать «чернь» быстро и дешево, к негодованию устюжан, навострились в дагестанском селе Кубачи. Строго говоря, там это умеют давно — браслеты и кувшины с восточными мотивами встречались на рынке еще при царе Горохе, но реальной конкуренции для могучего великоустюгского промысла ремесленники никогда не представляли. «Да они варят серебро на дому, из аккумуляторов, и чернят его, не отходя от печки», — сплетничают заводчане, уже позабывшие, что их прадеды тоже начинали от печки, и еще неизвестно, как бы поступали с аккумуляторами, если бы в то время таковые имелись в наличии. Но дело не в этом. Вражда пошла, когда кто-то из сельских умельцев спер рисунок с великоустюгской ложки и запустил изделие в продажу в самой Москве под маркой «Северной черни». Разоблачили, судились, победили.
Что стало с контрафактными ложками — неизвестно. Но помощники депутатов их точно не купили — кому охота хлебать щи изделием с подмоченной репутацией? Стоят, как миленькие, в очереди за эксклюзивом. Ну и правильно, — считают на заводе: их много, а настоящая чернь на весь мир одна.