Предательство… Что может быть тяжелее. Как бы ты себя ни уговаривала, что время залечит раны, как бы ни утешала себя, что есть люди поинтереснее, — подумаешь, кого-то тебе предпочли, — но все равно невозможно заполнить выжженные места в душе.
В концертах я часто общалась с одним интереснейшим человеком. Это эксцентричный музыкальный актер-виртуоз, мой любимец еще с детства. Теперь вот его уже нет. Он был и в кино прекрасен, и на эстраде. Потому с горечью говорю — «он был». Сергей Мартинсон. Однажды, после очередного сильного щелчка, на душе у меня было смутно. Мы сидели в его гримуборной. Я как-то вывела его на откровение, чтобы понять — почему, как в таком более чем солидном возрасте он сумел остаться восторженным, жизнерадостным, доброжелательным, как юноша, увлекающимся и на редкость любознательным.
— Моя дорогая маде-муазель! Каждый день я обедаю в ресторане. Обязательно. Разумеется, с красным вином. Оно бодрит кровь и веселит взор. Я смотрю на людей и ощущаю импульс сегодняшнего дня. Я заглядываюсь на женщин, и некоторые из них, маде-муазель, мне даже очень нравятся. После обеда у меня всегда преотличное настроение. По любимым бульварам я иду на рандеву с моим старинным другом. Ему уже восемьдесят. Но это, маде-муазель, колосс! Мы острим, шутим, вспоминаем былые времена, говорим на французском, слушаем Баха, Вивальди, Моцарта. Иногда, под настроение, Вертинского: «Я вам сегце со сцены, как мячик, бгосаю, ну ловите, пгинцесса Иген!» Главное, никаких отрицательных эмоций. У меня было три жены. Все три — красотки. И все три ушли. Когда уходила третья, я переживал минуты две, не больше. Вторая мне доставила семь минут неприятных ощущений. Но я сразу вспомнил, как страдал после первой, кошмар — целых пятнадцать минут! Пятнадцать минут выброшено из жизни! Как я смел? Жить! Радоваться! Страдать? Болеть? Переживать? Нет! Нет! Нет! Ни за что на свете. Что? Предательство? Да вы что, маде-муазель, только что на свет родились? Вы что, хотите, чтобы простили талант? Где талант, там предательство и интриги. Нет, нет, довольно, мадам, никаких отрицательных эмоций. Послушайте прелестный анекдотец: приходит француз домой, открывает шкап, а там — кто бы вы думали? — совершенно верно, муж-чи-на. «Что вы делаете в спальне моей жены?» — «Простите, — говорит, — только один вопрос. Как там наши, Ватерлоо еще не взяли?» Ха-ха-ха…
Как часто в жизни его посещали горе и разочарования. Но вот сумел же человек выработать в себе этот оптимизм, сумел отбросить все, что сокращает самое дорогое — жизнь. Как? Через что? В какой момент? Где искать ответы, рецепты?
Когда меня предают — это как гангрена. Точит, точит, разъедает. И ведь знаю, что лучше здоровая ампутация — р-раз, и нету. А не получается. Вроде чего-то жаль. Жаль вклада. Но за добро не надо ждать добра…