Прощай, любимый город, навсегда!
Здесь много и халтур, и подработок… Полцарста и принцесса на понтах. А все равно зовет меня свобода. От мамок и дуэний, от яиц, что учат куриц правильным диетам; безликости по жизни постных лиц; и боли головной от тет-а-тета с каким-нибудь маркизом де сартин. От помпы дур, от светских потаскушек, от серах раззолоченных рутин. Пусть от добра такого будет хуже. Удерживали — но шуршит их пресс, а хоть ты тресни- не поешь, зеваешь. Раз трубадур — не в этом интерес. И этим ты опасен. Вызывающ. Особенно для жадних королей. Они озолотят — но от избытка. Не щедрости, а жиру и рублей. От сердца оторвать хоть что-то — пытка. Об этом им и думать тяжело. Вот потому стихов они не пишут. Так, светское пустое барахло. Унылый отзыв подзабытых книжок. Кто платит — тот заказывает звук. А музыка — бесплатна. От души ведь. И потому честна по существу. Слова лгут — только им дано фальшивить. И что поэту пух и прах казны? Фригидности принцесс да камеристок, запудривших себе мозги, носы понтами — стервы, мол, живут игристо. Уж я-то знаю, какова цена понтов придворных, светских полумасок. Все потому, что зарыдай одна — другая скорчит едкую гримасу… Но это их проблемы и дела. Играются стихами да балетом — не жалко… все на свете меньше зла. Уж если прожигать жизнь — лучше в этом.
Элитная могила стен кремля…
В рай даже новодевичье не пропуск.
Пустой желудок. Нету ни рубля — зато сомкнулась творческая пропасть. К чертям ваш запад… То ли на Руси — когда придет бессмыслица смятений, она всегда безжалостно грозит обломом веры во всесилье денег. Мечтою идиота вдруг тогда становится возможность жить игристо. А некуда просрать. И никуда. Из узника не выйдет Монте-Кристо. А хитрости слипаются в заду. И рад бы в рай — а не пускает пузо. Все, только изменившимся пруду.
На шею — драгоценную обузу…
Мне что? Лишь тексты пишут под заказ. Стихи — от сердца. Их в любое время готов от сердца рвать. Не напоказ, чтоб удивлять какой-то сраный Бремен, который хочет сам хз чего. Душевный голод души выедает. И нет диет таких… Нет ничего, чтоб влезло в душу, раз она пустая. так въелось воспитание — отдай друзьям, чего тебе и нах не надо. И щедростью своей кичись тогда. Но сверх того — ты что? Такая трата. Пурга им дружба истинная, где тебе помогут так, не в форме сделок. В гробу я видел этакий удел, чтоб не у дел душа петь не хотела, а диктовал ей вкус свой то король, то хуже — дерьмократ, убогий бюргер.
Но пусть — у всех своя по жизни роль.
Поэты — идеалов демиурги.
От взбалмошных принцесс они бегут,
От полуцарств — чтоб овладеть всем миром.
Им будет «фи» — а людям алес гут.
Им воды кельнов — нам здесь ливень миро.
И потому-то я несуперстар.
К чертям их стадионы — жизнь мне сцена.
Пою я даром — это ж Божий дар.
Бесценный, так что золото — бесценок,
Не катит, пусть ослы и петухи,
Подставив зад продюсерам, мяучат
За бабки импрессарио стихи
И роются в дерьмовости созвучий.
Не надобно брильянтовых помех. И свист не заглушит такую лиру. Боль в голосе не купишь, как и смех продать нельзя… Высмеивай!
Солируй…
Подумаешь, принцесса не пошла с тобою — все равно продолжим шоу. Она тебя прохавать не смогла, привычная к романтике дешевой. А ты привык петь жизнь… и смерть… и рок. Звучит, конечно, очень тяжело он. Не каждый может слышать между строк, о чем, смеясь для виду, плачет клоун. Пусть на потеху — чернь, как и мажор, зайдутся в ограниченном миноре. Но это же в натуре хорошо. Хреново, если долго не игнорят. Тогда отпет ты, раз такой дуэт сложился у тебя с мирскою славой. Но… убежал. Здесь с жизнью тет-а-тет. Бродячей. В ней — как рыба. Вот и плавай. И встретишь ту, что голос чистый твой ни в замок, ни в шалаш не запирает. В ней будет красота души живой.
Нет больше счастья,
Нет другого рая.
К чертям принцессу — воспоешь Ее.
На зависть королевам да царицам.
Неважно кто потом перепоет
Любимой песню — будут все случиться
Счастливые и радостные, ведь
Для счастья вообще немного надо.
Мне — быть свободным. И любить. И петь.
Вот в этом жизнь. И счастье. И награда.