Паутина

Размышления эти начались прямо на одном из концертов, проходившем в конце ноября прошлого года в Большом зале Московской консерватории. Основное действо называлось «Семь песен о Боге» и представляло собой ораторию для солистов, хора и оркестра. Состав участников впечатлял — Российский национальный оркестр Плетнёва, тройной состав хора, куда вошли Патриарший хор храма Христа Спасителя, Московский Синодальный хор и монашеский хор «Филафонитэ», специально прибывший с Афона, Наира Асатрян и Станислав Мостовой в качестве солистов. И вся эта исполнительская рать призвана была, дабы украсить песни Бориса Гребенщикова, которые переложил для вышеупомянутого состава московский композитор Андрей Микита. Причём переложил, скажем прямо, вполне талантливо и профессионально: по крайней мере увертюра и все интерлюдии между песнями звучали убедительно и абсолютно симфонично — пожалуй, это были лучшие места в оратории. Что же касается самих песен, то об этом разговор особый. Во-первых — тексты. Не стихи, а именно тексты, во многих из которых просто выпирает этакое подростковое самодовольство от сознания собственной эрудиции, которой автор приглашает полюбоваться: а вот — смотрите, а я знаю, кто такой Престер Джон, а вот я упомянул Озиманда. А в заключение — удивительный по своей глубине вывод: Бог есть Свет, и в нём нет никакой тьмы. Музыка — под стать текстам, примитивные даже не мотивы — попевки, тысячекратно слышанные ещё со времён «Битлз». И если первые двадцать минут мощь и глубина симфонического звучания вкупе с хором как-то скрашивали эти качества творений БГ, то постепенно красота отходила на второй план, оставляя на сцене откровенную попсовость и пошлятину, которая чувствовалась особенно остро на фоне, казалось бы, серьёзных затрагиваемых тем — взаимоотношений человека и Бога. И не спасали ни дополнительные контрапункты, ни вокальные старания солистов, ни сдержанность афонских монахов — со сцены продолжала звучать пошлая попса. Вот тогда и подумалось: а ради чего? Нет, никто не против Гребенщикова и ему подобных, но не здесь. Для этого есть специальные места — клубы, арт-кафе, рок-подвалы, где всё звучит вполне органично. Но ради чего собраны такие гигантские исполнительские силы, арендован один из престижнейших залов мира, привлечено множество журналистов? Ведь результат получился, мягко говоря, не очень убедительным — добрая половина слушателей расходилась в недоумении: что это было (судя по случайно услышанным репликам и обмену мнениями с рядом знакомых и коллег)? Не лучше ли было представить в том же составе музыку того же Андрея Микиты — композитора, судя по оркестровке, талантливого и профессионального? А тогда бы на концерт не пошла публика, ответил Микита.
И здесь мы упираемся в проблему, которая давно уже набила оскомину, — как бы ни был талантлив и обучен человек, в сегодняшней России без привлечения медийных, узнаваемых лиц невозможно достучаться до массового зрителя. И не важно, что высокое искусство всегда было уделом немногих, — всё равно человек творческий хочет признания как можно более широкой аудитории, лишь единицы способны нести свой крест в одиночку или с небольшой группой единомышленников. Это в XIX веке спонсоры были аристократами не только духа — поэтому и остались в веках их имена рядом с именами Чайковского, Вагнера или Бетховена. А сейчас? Отрыжка 90-х, когда достаточно большие деньги попадали в руки людей, не слишком обременённых культурой и воспитанием, сделала своё дело — вкусы этого рода публики стали навязываться всей стране. Поэтому нечего удивляться тому, что мы имеем сейчас. Трудно себе представить, что баронесса фон Мекк согласилась бы спонсировать, допустим, Стаса Михайлова, а граф Разумовский (которому Бетховен посвятил ряд своих крупных сочинений) — Бориса Моисеева или Жанну Фриске. Более того, меценаты прошлого ничего не требовали за свои деньги — только творите, господа. А нынешние за свою копейку три шкуры спустят. Главный критерий для них — не талант, который они не в состоянии оценить, а известность, «раскрученность» — видеть рядом с собой популярную личность, которая ублажает меня, любимого? — абсолютная психология быдла! Вот и приходится продюсерам приглашать в театральную антрепризу фигуристов из «Ледникового периода» для игры на сцене, превращая постановку в китч, мучительный и для актёров, которым приходится закрывать собой некомпетентность спортсменов, и для зрителей. Зато под такое имя сразу дадут деньги. То же самое — в большинстве телепроектов, сериалов и даже радиопрограмм. И ладно бы медийная «обезьяна» (ничего оскорбительного — просто такой термин, идущий от Средневековья, когда на диковинное животное собиралась поглазеть вся округа) действительно была спецом экстра-класса, уровня, допустим, Марии Каллас или Майкла Джексона — таких и обслужить-то за честь. Но применительно к российским звёздам ни у кого из «негров» нет никакого пиетета — все всё понимают. Иногда происходят чудеса и удача улыбается бойцам второго эшелона — их узнают и хотят уже самих по себе, без «обезьянего довеска» (как это, кстати, случилось с композитором Микитой — после премьеры в Москве ему уже как самостоятельному композитору заказали кантату), но это, скорее, исключение, подтверждающее правило. А вот как выстроить систему выявления и поддержки настоящих, талантливых профессионалов — тема отдельного, надеюсь, будущего разговора.