Это умер дурень Юрка — не крещён и не отпет.
Чует только кошка Мурка в мире его смутный след:
И мятётся, выгибает спину, и кричит своё,
Из-под шкафа выгребает пыль какую-то, тряпьё…
Есть у Юрки дочь Мария, дочь Мария — так она
За пути его кривые горечь испила сполна.
За бесчинства роковые, без креста чумной погост,
За грехи его Мария принимает строгий пост.
…Так проходит время — Мурка помирает, туфли трут,
Сверху слышится мазурка, снизу — дворники орут.
Справа — кто-то колобродит, слева — завывает дрель,
А Мария ходит, ходит средь мертвеющих земель.
В седине, почти без пищи, в старом рубище, без сна,
В царстве мёртвых ищет, ищет папку глупого она.
Видно, он совсем в поганом месте, в гуще темноты,
И Мария в платье рваном лезет, лезет сквозь кусты.
Сверху слышится сюита, снизу — заунывный звук,
Справа — женский крик сердито: «Сволочь!», слева — бодрый стук.
Видно, он совсем в пропащем месте, посреди болот.
И Мария тащит, тащит ноги, падает, ползёт…
И внезапно видит: что там? Дуновенье ветерка,
Свет как будто над болотом, словно голос свысока:
«За любовь твою, за слово, за слезу твоих пустынь
Я помиловал дурного папку твоего. Аминь».
Где-то снова — вальс собачий, где-то шум бензопилы,
Кто-то воет, кто-то плачет, что-то там Бюль-Бюль-оглы…
Рёв машины, скрежет, полька, скрип, кукушка на часах…
Но Мария слышит только «аллилуйя» в небесах.