…"А, может, я трус?! Наверное, я трус. Этого не…
Но это факт! Да! Я — тру-ус! К тому же боящийся в этом признаться.
Даже себе…
Думаю о ней. Хочу её видеть!
Но когда мы встречаемся, что-то приливает к голове, голос срывается, и я себе уже не хозяин.
Надо бежать со всех ног от этого места! От неё! От своего… позора…
Вот опять сижу, как чугунный болван, не могу выдавить ни слова.
А она непринужденно рассказывает о чём-то, помешивая ложечкой в стакане…"

…"Я — дура! Нет! Точно, я — ду-ура! К тому же — неврастеничка!
Вот он спокойно пьёт свой кофе и с достоинством молчит. А я делаю уже третью попытку
вытащить ложечку из проклятого стакана.
Но руки так дрожат, что просто боюсь распугать звоном всех посетителей кафе. Остаётся
только нести всякую чушь в надежде унять дрожь и успокоить себя.
Может, сослаться на неотложные дела, встать и уйти?
Ведь он всё видит…"

Он видел воздушные капли каких-то камней на её левом запястье и ловил себя на мысли, что ему очень хочется прикоснуться к ним губами. Но только не отдельно, а именно на её руке. Потому что, скатившись с её тела, они потеряли бы для него смысл, став мёртвыми, пустыми и никчёмными, как и всё, существующее вне её…
Он хотел бы захлебнуться в ее глазах. Но страх быть прочитанным до самого дна
заставлял его отворачиваться с деланым равнодушием.
Что ей до него? …

Она мечтала зарыться лицом в его неуклюжую фланелевую рубашку и утонуть в ней, потеряв всякие остатки здравого смысла.
Все его вещи продолжали для неё жить его жизнью, храня его запахи и настроения. Она собирала эти маленькие частички его жизни всегда в тайне от него и общалась с ними, как с живыми.
А сейчас, когда он был рядом, такой настоящий, каждая клетка ее тела дышала им, впитывая и сохраняя надолго.
Но эти его равнодушные глаза…

— Эй, ты куда?
— Туда, где не ждут, но помнят. А ты?
— Туда, где не помнят, но ждут.
— Так не бывает.

— А что это было?
— Мой разговор с тобой.
— Он закончен?
— Пока да.
— Тогда пока?
— Прощай.