Утро у нас всегда начинается одинаково. Не включая света, в темноте пробираюсь в ванную, и в коридоре босая нога сразу нащупывает мокрое пятно на ковре перед дверью.
-Кто? Кто из вас это сделал?!
Я включаю свет. В спальне Семен поднимает голову и прислушивается, уже догадываясь, по какому поводу хозяйка спозаранку подняла шум в коридоре. Маша, совесть которой относительно чиста, на всякий случай спешит скрыться за приоткрытой дверцей шкафа.
-Да что я спрашиваю?! А то я не знаю, кто из вас лапу на дверь задирает! Где этот гаденыш?!
Семен не двигается с места. Отзываться на подобный тон, как и прятаться, он считает ниже своего достоинства.
-Я с тобой разговариваю! Когда мы будем жить как все люди? Когда я смогу ковер постелить в коридоре и не замывать его каждый день?! Ну-ка быстро иди сюда, негодяй!
-Ры! — отвечает Семен невнятно.
-Я сказала, иди сюда!
-Ры! — заявляет он громче, давая понять, что разговаривать на эту тему больше не желает.
Подхожу сама, поднимаю с пола упитанную тушку и тащу показывать мокрое пятно на ковре, не обращая внимания на утробное урчание, клокочущее в горле.
-У-мля-мля-мля! Ры! — объявляет возмущенный до глубины души Семен, когда снова оказывается на полу.
-Я тебе попререкаюсь с хозяевами! Ты зачем это сделал? Ты не знаешь, где писают умные мальчики?!
-Ры! — Семен демонстративно поворачивается задом к стучащему по полу хозяйскому пальцу. Стараясь не терять достоинства, он шествует к диванчику на кухне и уже из-под него наблюдает, как хозяйка бегает туда-сюда с газетами, тряпками и тазиком с водой. Раскаяния он не чувствует.
Мы не общаемся все утро, хотя меня все чаще терзают сомнения — а собственно, кто кого наказывает? Ближе к обеду я начинаю греметь посудой на кухне, вношу с балкона кастрюльку, из которой вкусно пахнет мясом, перемешанным (уверена, мои собаки считают, что из чистой вредности) с гречкой. На запах и звон мисок из шкафа высыпается Маша, с утра задремавшая в полутьме на куче носков и проспавшая до обеда. Скоро в обеих мисках под холодильником вырастают две аппетитные горки.
-Иди есть, поганец!
Семен не двигается с места.
-Лопай давай! Вон, как Маша.
Он лежит неподвижно, гордо глядя в сторону.
-Сенька, иди кушай, — меняю я тон.
Семен медленно поднимается, идет к миске, нюхает кашу и равнодушно садится рядом с холодильником.
-Ну ты чего? Семенушка, у тебя болит что-нибудь? — и ведь знаю, что это очередной приступ вредности и ничего больше, а удержаться не могу. Плохой из меня воспитатель.
Вылавливаю из миски кусочек мяса и подношу к самому семенову носу. Пахнет вкусно, рядом вовсю чавкает Маша, жадно поглядывая в соседскую миску. Опытным путем уже установлено, что она способна отфильтровать любую, даже провернутую на мясорубке пищу и выловить мясо из обеих мисок, оставив опоздавшему пустую гречку. Семен это тоже знает, нехотя, так, чтобы я поняла, что мне делают одолжение, берет кусок и снова поворачивается к миске боком.
-Ну что с тобой делать? Мужик, ты опять за свои фокусы? — я вздыхаю, качаю головой и выхожу из кухни. Доевшая свою порцию Маша тянется было проверить семенову, но он пулей бросается к миске, грудью закрывая ее от врага, и начинает жадно есть. Проверить, как далеко ушла хозяйка, ему в голову не приходит, и потому Семен не знает, что я, давясь от смеха, наблюдаю из-за двери за происходящим на кухне.
После обеда он, заметно подобревший, отправляется с проверкой по комнатам, пару раз пинает по коридору плюшевого мишку с торчащей из всех швов ватой, и решает, что можно простить хозяйке ее безобразное утреннее поведение. Семен лезет на диван, где я, еще не подозревающая о своем счастье, смотрю телевизор, сопит и тыкается носом мне подмышку.
-Ры, — благодушно объявляет он и переворачивается на бочок, чтобы подставить пузико для почесывания.
Окончательное прощение я получаю, когда собираюсь на прогулку. Маша, считающая, что для всех ее нужд вполне достаточно тряпочки на полу туалета, а идти на улицу — только зря себя трудить, в темпе вальса скрывается под диваном. Пока я лажу на четвереньках по полу и пытаюсь выудить дезертиршу из ее укрытия, Семен сидит у двери в полной боевой готовности и все громче выдает пронзительно-жалобную Песню Жаждущего Прогулки, по сравнению с которой плач Ярославны показался бы жизнеутверждающим маршем оптимистов.
-Фиг с тобой, сиди дома, — сдаюсь наконец я и веду его одного.
На улице, пока Семен правит не соответствующие на его взгляд истине надписи на дереве, из соседнего дома появляется бульдог Гоша с хозяином. Семен слишком занят, чтобы заметить опасность вовремя — он старается, высоко задирает лапку и слегка отталкивается ею от ствола, когда начинает клонить в сторону. За таким ответственным делом ему обычно не до посторонних. Гоша оказывается внимательней. Увидев вероятного противника, он сопит, наклоняет голову и идет вперед, как маленький танк на четырех лапах.
-Сеня, хочешь на ручки? — спрашиваю я.
Семен оглядывается, видит опасность и подпрыгивает на месте от неожиданности. Сердито бурчит (а ты как думаешь, глупая баба?), поднимается на задние лапы и протягивает хозяйке обе передние. Сопящий танк за спиной переходит на третью скорость.
-Ры! — высказывается слегка запыхавшийся Семен, поглядывая на Гошу с безопасной высоты. Это означает: если б ты, дуррра, меня не поймала, я бы его — на клочки! И разбросал бы по всему двору!
-А как же, — соглашаюсь я, в глубине души считая, что Гоша принял моего мужичка за кошку.
Дома из ванной, где Семену моют в раковине лапы, долго несется гневный монолог о глупых бабах, которые слишком много себе позволяют, и о том, что он, Семен, с ними сделает, как только его поставят на пол… Вечером проходя мимо двери он вскидывает было лапку, но ловит мой напряженный взгляд и гордо шествует мимо. Придется подождать до ночи, а то опять хозяйка развопится…
-Ры! — добавляет он на всякий случай.
Когда Маша уже давно храпит под батареей и сучит лапками, гоняя по своим собачьим снам какого-то неведомого противника, Семен отправляется к лежаку. Он крутится на мягкой подстилке, скребет ее лапами и совсем было собирается лечь, когда вдруг вспоминает, что хозяйка еще не спит и может застать его за этим немужественным занятием. Суровые и гордые мужики не спят на мягких лежаках — в этом Семен уверен твердо и неколебимо. Настоящие мужчины ложатся спать на голом полу, разбросав в стороны все четыре лапы и сотрясая воздух мощным храпом! На лежак он переберется только глубокой ночью, и будет сердито ругаться, если его там застанут…
Проходя мимо, я наклоняюсь и глажу его по голове. Да, вредный. Да, так собак не воспитывают. Но что поделаешь, если не получается у меня строго? И ведь никогда не кусает, принципиально. Даже не попытается, только ворчит бесконечно. Ну, пусть считает, что он вожак стаи. Акелла, блин.
-Спокойной ночи, злой, вредный мужичок.
-Ры, — сонно отвечает Семен.
-Так с ними и нужно, — думает он, засыпая. — Строго. Чтобы помнили, кто мужик в доме, и вообще… Как иначе стаю в порядке держать? Я ведь их тоже люблю…