Долго думала, публиковать ли этот весёлый, но матершинный рассказик, на который я наткнулась в Тырнете случайно. В результате всё-таки решилась, забив в нецензурных словах некоторые буквы.. по возможности.
.
Мне иногда делают комплименты. В основном, мы же это все понимаем, для того чтоб развести на пое**цца. Иногда, бывает, делают их совершенно искренне: «О! Ты побрила ноги? Так тебе намного лучше!» А иногда делают их себе во вред…
Ночь. Москва. Я — где-то в центре этой Москвы. Бухенькая. Бухенькая — это не в трипи*ды, а вполовину где-то. Всё прекрасно понимаю-осознаю, но кураж так и прёт. Стою, значит, таксо ловлю. Чтобы отбыть восвояси на свою северо-восточную окраину. Подъезжает таксо. «Куда едем?» — спрашивает невидимый голос, а я бодро отвечаю: «За двести рублей в Отрадное!» Дверь таксо распахивается, и я плюхаюсь в салон. На заднее сиденье. Лица водителя не вижу.
— На танцы ходила? — Водителю явно хочется общения. Простого человеческого общения.
— О, да. — Я старалась быть немногословной, чтобы водитель не понял, что пассажирка бухенькая, и не воспользовался этой досадной оплошностью.
— Наплясалась? — Водитель допрашивал меня с пристрастием. — Напилась? Домой едешь?
— Изрядно. — Подтвердила я. — И напилась тоже. Совсем чучуть. Домой еду, да.
— Хорошо тебе. — Как-то неопределённо позавидовал мне дяденька. — Напилась и наплясалась.
Разговор зашёл в тупик. Я закрыла глаза и задремала.
— А вот я теперь совсем один. — Вдруг нарушил тишину водитель, и повернулся ко мне лицом. Усатым таким е*алом. А машина-то едет… — Жена, сука шалавообразная, меня бросила. С карликом из шапито сбежала, мразь! Сын — тупи*день какой-то. Пятнадцать лет парню — а всё в шестом классе сидит. И ведь не олигофрен, вроде. Просто тупой. Я не хочу больше жыть! На*уй она мне такая жызнь нужна?
Тут я окончательно просыпаюсь, трезвею, и понимаю, что дяденька-то, в отличии от меня, далеко не бухенький. Дяденька как раз в трипи*день. В подтверждение очевидного он ещё и икнул. По салону поплыл приятных запах перегара и киевских каклет.
— Дядя… — Я с трудом разлепила сведённые судорогой животного страха губы, и потыкала скрюченной рукой куда-то в сторону лобового стекла. — Дядечка мой хороший, вы бы, бл*ть, на дорожку б посмотрели, а? На нас, вон, КАМАЗик едет. Щас нам с вами пи**ец наступит. Извините.
Губы сводило со страшной силой. Чтобы этот маниак не выкупил моего панического состояния, я шёпотом дважды повторила про себя скороговорку, которую мы с подругой Юлькой придумали лет пять назад, когда отдыхали в Гаграх: «В городе Гагры, на площади Гагарина, за углом гастронома горбатый грузин Гиви гашишем торгует, а гашиш-то — тьфу — говно». Помогло.
— КАМАЗ? — Водитель на секунду обернулся, съехал со встречной полосы, и опять повернулся ко мне. — Да и х*й с ним, с КАМАЗом. Задавит — и хорошо. У меня сын тупи**ень. Зачем жыть?
— А у меня сын отличник. — Я сильно заволновалась, подумав о том, что водителю хочется иметь компанию для путешествия на тот свет, а мне, например, туда чота не хотелось совершенно. — Футболист, шахматист, культурист…
— Культурист? — Водитель поднял одну бровь, и шевельнул усами. — А сколько, стесняюсь спросить, тебе лет?
Назвался груздем — полезай в кузов… Нах*й я для рифмы культуриста приплела?
— Сорок. — Говорю. — Почти. С хвостиком.
И тут же сморщилась вся, нахмурилась. Морщины обозначила. Ну, думаю, сорок-не сорок, а постарше теперь я точно выгляжу. Дядька почти вплотную приблизился к моему лицу, и чуть отшатнулся.
— Сынку-то, поди, лет двадцать уже?
— Да-да. Послезавтра стукнет. Мне щас умирать нельзя. Ребёнку праздник испорчу.
— Хорошо, когда дети хорошие… — Глубокомысленно крякнул дяденька, и отвернулся.
Я мысленно перекрестилась, и про себя отметила, что почти не вспотела. — А мой Санька — ну м*дак м*даком. Как вас по имени-отчеству?
— Катерина Михална.
— Катерина… — Не люблю я это имя. Бл*дское оно какое-то. Жена у меня тоже Катькой была. Карликовская подстилка! — Я поняла, что дядя щас разгневается, снова повернётся ко мне лицом, а навстречу нам в этот раз едет автобус, и быстро исправилась. — Но это по паспорту. Друзья называют меня Машенькой.
— Ма-а-ашенька… — Довольно улыбнулся дядька, и я поняла, что попала в точку. — Машенька — это хорошо. У меня так маму звали. Умерла в прошлом году. Отравилась, бедняжка.
— Ботулизм? — Я прониклась сочувствием.
— Алкоголизм. — Загрустил водитель. — Маманька моя недурна была выпить хорошенечко. Видимо, это на её внуке и сказалось. Пятнадцать лет всего, а пьёт так, что мама-покойница им гордилась бы… Наверное, поэтому и в шестом классе сидит. Птенец, бл*ть. Гнезда Петрова. — Дядя развеселился. Меня Петром звать. Ты шутку оценила, Манька?
До моего дома оставалось метров сто, и я больше не стала испытывать судьбу.
— Ха-ха-ха! — Я громко захохотала, но тут же сама испугалась своего заливистого звонкого смеха, и заткнулась. — Очень смешно. Вот тут остановите, пожалуйста. Мне в супермаркет зайти надо. За луком.
— Эх, весёлая ты баба, Манька-встанька. — Дядька попытался похлопать меня по щеке, но промахнулся, и дал мне по шее. Я кулём обвалилась на сиденье, провалилась куда-то на пол, и оттуда снова захохотала:
— Аха-ха-ха! Хороший ты мужик, Пётр. Мне б такого…
Через секунду до меня дошло, чо я брякнула, и вот тут я вспотела, как бегемот, который боялся прививки. И не зря.
Когда я вылезла из-под сиденья, Пётр уже с готовностью сжимал в руке телефон.
— Говори номер, я тебе щас наберу. Пусть у тебя тоже мой номер останется. Созвонимся какнить, в шашлычную зайдём, по пивку ё*нем. Ты ж согласная?
— На всё! — Спорить и выкручиваться я не рискнула. — Записывай…
Когда я вошла в свою квартиру и сняла сапоги — я впервые в жизни пожалела, что у меня в правом углу иконы не висят. Они висят в спальне у сына, и над телевизором. Зашла, перекрестилась размашисто, и уволокла картонных святых в свою комнату. На всякий-який.
Пётр позвонил месяц спустя. К тому времени я благополучно забыла о том неприятном знакомстве, и имя Пётр у меня ассоциировалась только с Петькой-дачником, который как-то летом забрёл по синьке на мой участок, и начал самозабвенно ссать на куст крыжовника, за что был нещадно избит костылём моего деда.
— Привет, Манька! — Раздался в трубке незнакомый голос. — Помнишь меня? Это Пётр!
— Ну, во-первых, я не Манька, а во-вторых — иди на*уй. — Вежливо ответила я, и нажала красную кнопочку. Телефон зазвонил опять.
— Манька, ты вообще меня не помнишь?
— Мущина, я в душе не и*у кто вам нужен, но тут Манек нет. Васек, Раек, Зоек и Клав — тоже. Манька, может, вас и помнит, а я нет. Наверное, потому что я Лидка. Поскольку с церемонией знакомства мы закончили — теперь ещё раз идите на*уй и до свиданья.
Телефон зазвонил в третий раз:
— Девушка, простите меня, но у меня в телефоне записан ваш номер и подписан как «Манька — о*уительная девка». Вы точно меня не знаете? А если я подъеду? А если вы меня увидите — вы меня вспомните?
— А если ты меня увидишь — ты меня вспомнишь? — По-еврейски ответила я, польщённая «Ох*уительной девкой».
— Обязательно!
— Записывай адрес…
Никакого Петра я, конечно, так и не вспомнила, но посмотреть на него было бы интересно. Заодно пойму, почему я ему представилась Манькой.
Когда я спустилась к подъезду и увидела зелёную «девятку» с торчащей из неё усатой харей — Петра я сразу вспомнила. Так же, как КАМАЗ на встречке, сына-тупи*деня, маму-покойницу, жену Катьку, и почему я назвалась Манькой. Уйти незаметно не получилось. Пётр тоже меня вспомнил.
— А, вот это кто! — Обрадовался счастливый отец. — Садись, Манька, щас поедем, пивка попьём. За встречу. Быстро садись, а то выскочу — и поймаю. Ха-ха-ха.
Я представила себе лица моих соседей, которые щас увидят, как за мной бежит усатый мужик с криком «Эгегей, Манька! Поехали в пивнушку, воблочки пососём!» — и самостоятельно села в машину. На этот раз Пётр был трезв как стекло. За свою жизнь можно было не беспокоится. Пока.
— В кабак-быдляк за воблой не поеду. — Я сразу воспользовалась трезвостью Петра. — Поеду в «Скалу».
— Чо за «Скала»? — Напрягся Пётр. — У меня с собой только три тысячи, имей ввиду. А у меня ещё бензин на нуле.
«Нище*б усатый» — подумала я про себя, а вслух сказала:
— На пиво хватит, я не прожорливая. Поехали, я дорогу покажу.
Сидим в «Скале», пьём пиво с димедролом, Пётр распе*делся соловьём, а я всё молчу больше.
— У тебя такие глаза, Машка… — Дядька подпёр рукой подбородок, и посмотрел мне в лицо. — Как у цыганки прям…
Я поперхнулась:
— Ну, спасибо, что с китайцем не сравнил. Чойта они у меня, как у цыганки-то?
— А глубокие такие. — Пётр отхлебнул пиво. — Как омут, бл*ть. Может, у тебя в семье цыгане были?
— Может, и были. — Говорю. — Я лошадей очень люблю, и когда их вижу — мучительно хочется их спи*дить.
— Точно цыганка. — Удовлетворённо откинулся на спинку стула Пётр, и подкрутил ус: — А гадать ты умеешь?
Вот хрен знает, какой чёрт меня в ту секунду дёрнул за язык.
— Давай руку, погадаю.
Пётр напрягается, но руку мне даёт. Я в неё плюнула, заставила сжать руку в кулак, а потом показать мне ладонь.
— Чота я в первый раз вижу такое гадание… — Засомневался мужик в моих паранормальных способностях.
— Это самое новомодное гадание по цыганской слюне. — Говорю. — Не ссы, щас всё расскажу.
И начинаю нести порожняк:
— Вижу… Вижу, жена от тебя ушла… Так? — И в глаза ему — зырк!
— Да… — Мужик напрягся.
— Вижу… Вижу, Катькой её звали! Так?
— Так…
— Проститутка жена твоя, Пётр. Смирись. Не вернётся она к тебе. К карлику жить ушла. В шапито.
Молчит.
— Вижу… сына вижу! Сашкой зовут. Тупи*день редкий. Пятнадцать лет — а всё в шестом классе сидит!
— Всё правильно говоришь, Машка… — Пётр покраснел. — Глазам своим не верю.
— А знаешь, почему сын у тебя тупой? Наследственность дурная. Мать твоя, Мария, Царствие ей Небесное, бухала жёстко. Оттого и померла. Поэтому и сын твой пьёт втихушу. Если меры не примешь — сопьётся на*уй.
— Машка… Машка… — Пётр затрясся. — Как с листа читаешь, как с листа! Всё сказала верно! А ещё что видишь?
— А ни*уя я больше не вижу. — Я отпустила руку Петра, и присосалась к своему пиву. — Темнота впереди. Щас ничего сказать тебе не могу.
— Что за темнота?! — Пётр заволновался. — Смерть там что ли?
— Нет. — Говорю. — Порча и сглаз. Жена тебя сглазила. Если не исправить вовремя — скопытишься. Точно говорю.
— А ты? Ты можешь сглаз снять? — мужик опять затрясся. — Можешь?
— Могу, конечно. — Тут я явственно вспомнила КАМАЗ, летящий прямо на меня, и добавила: — Тока это небесплатно.
— Сколько? — Пётр схватился за кошелёк, и вытащил оттуда пять тысяч.
«Вот жлоб сраный» — думаю про себя - «Три тыщи у меня, больше нету» Вот и верь потом мужикам.
— Хватит. — Говорю, и купюру сразу — цап. — Слушай меня внимательно. Щас мы с тобой едем ко мне. На такси. Потому что *уй я ещё с тобой в машину сяду, когда ты за рулём. Ты меня подождёшь у подъезда, а я тебе вынесу херь одну. И расскажу, чо с ней делать надо. Согласен?
— На всё! — Пётр хлопнул по столу ладонью. — Чо скажешь — то и сделаю.
Уверовал в мои способности, за*упа усатая.
Приехали на такси к моему дому, я оставила мужика в машине, а сама — домой. Кинуть его в мои планы не входило, поэтому надо было срочно чота придумать. Открываю шкаф и начинаю шарить глазами по полкам в поисках какова-нить артефакта, который можно выдать за *уйню от сглаза. Тут мой взгляд падает на мешок с сушёной полынью. Мать в сентябре с дачи привезла. Говорит, от моли помогает. Курить её всё равно нельзя, а моли у меня и не было сроду. Поэтому я этот мешок даже не открывала. Так и стоит уже два месяца. Я этот мешок схватила, и на улицу.
Пётр сидит в машине, по лицу видно что в трансе и в состоянии глубокого опи*денения. Так ему и надо. Меня увидел — из машины выскочил сразу, руки ко мне тянет:
— Это что? — И мешок пытается отнять.
— Это трава «Ведьмин жирнохвост». Раз в триста лет вырастает на могиле Панночки. Ты «Вий» читал? Ну вот, Панночка — это ни*уя не выдумка. Это реальная баба была. Похоронена в Днепропетровске. Это ещё от моей прапрапрабабки осталось. Куда ты, бл*ть, весь мешок схватил? На твою сраную пятёрку я тебе щас грамм сто отсыплю — и пи*дуй.
— А мне хватит, чтоб сглаз снять?
— Не хватит, конечно. Ещё бабло есть?
— Штука на бензин…
— На хрен тебе бензин? Ты всё равно на таски. Давай штуку — полкило навалю.
Беру деньги, отсыпаю ему полмешка полыни во все карманы и учу:
— Домой приедешь — собери траву, сложи в матерчатый мешочек, можно в наволочку, и спи на ней месяц. И всё. И никакого сглаза. Как рукой снимет.
— А сын? — Спрашивает с надеждой. — Сын поумнеет?
— Обязательно. Ему тоже насыпь децл под матрас. Всё, езжай домой, и смотри ничо не перепутай.
Обогатившись на двести баксов, и получив огромное моральное удовлетворение, иду домой, и тут же забываю об этом досадном недоразумении.
На месяц.
Потому что через месяц раздался звонок:
— Привет, Манька!
— Идите на*уй, не туда попали.
— Погоди, Мань, это ж я, Пётр!
— Первый?
— Ха-ха, какая ты шутница. Ну, Пётр… Я месяц уже на траве сплю.
— Зае*ись, — говорю. - На какой траве?
— Как на какой? На Ведьмином жирном хвосте. С могилы Вия.
Твою маму… А я и забыла. Щас, наверное, приедет, и будет меня караулить у подъезда с целью отпи*дить за мошенничество…
— А… — Типа вспомнила такая. — Молодец, Пётр! И как, помогло?
— Очень! — Радуется в трубке Пётр, а я вдруг икнула. — Жена вернулась, сын бухать бросил! Правда, теперь какие-то марки жрёт, но зато к водке не прикасается! Я это… Спросить хотел только…
— Кхе-кха-кхы, бл*ть… — Я поперхнулась. — Спрашивай.
— Я, вот, на травке этой сплю всё время, и теперь у меня на шее какие-то лишаи появились, и волосы на груди выпали. Может, аллергия?
— Не, это типа знаешь чо? Это типа плата ведьме. Ну, она тебе помогла типа, а взамен лишаёв тебе дала, и волосы забрала… — Несу какую-то *уйню, и чувствую, что ща смогу спалиться.
— А делать-то мне что?
— А ничего. Всё, можешь травку эту под кровать свою убрать, пусть там лежит всегда. Если будешь на этой кровати е**цца — *уй стоять будет как чугунный. Это такой побочный эффект. И лишаи скоро пройдут.
— Точно? — Обрадовался Пётр.
— Стопудово! — Мой голос звучал твёрдо. — Если чо — звони.
И положила трубку.
Потом подумала немножко, достала из телефона симку и выкинула её в окно. Всё равно у меня все номера в телефон записаны.
Вроде, особой вины я за собой и не чую, а вот пи*ды получить всё равно могу. А ну как придёт к нему какой-нить ботаник с гербарием, распотрошыт мешок с полынью, и скажет Петечке: «Нае*али тебя, друк мой. Нет никакого Ведьминого жирнохвоста, а ты, му*ила, месяц спал на мешке с полынью Одно хорошо — моль тебя не сожрёт»
Может, я, конечно, и не цыганка, несмотря на то, что у меня к конокрадству способности есть, но жопой чую — телефончик-то сменить нужно. Предчувствие у меня нехорошее.
А вы, если вдруг надумаете сделать мне комплимент — выбирайте слова.
Обидеться не обижусь, но лишай — вещь неприятная.
© Мама Стифлера ака Лида Раевская