Сорвались и полетели в темноте сознания и помутнении рассудка гнев, нелюбовь, унижения. Они бились в кулаках и безжалостных ударах. И маленькие, голые, покрасневшие ножки стояли перед глазами с задранной штаниной. Они убивали друг друга: он словами, она кулаками. Если бы не остатки разума и удивления («это я?»)…
Так женщины убивают в безумии мужей, так дети доводят до безумия родителей, так ненавидят друг друга и избивают в ярости до полусмерти.
Скорей куда-нибудь, скрыться от нелюбви, от безумия, где не видят, где можно прийти в себя или уничтожить себя, перерезать вены, уйти под воду, заснуть, лишь бы не чувствовать эту невыносимую боль… Так сходят с ума. В голове появилось то, что выталкивала долгие годы, пряча далеко в закоулки, чтобы не видеть, не вспоминать, не принимать. Всё, укрыться некуда, все механизмы защиты сбиты; голова, сердце, душа разом — крушение, не остается ничего…
Поезд только через четыре часа… В голове — ярость, в сердце — злоба, в сознании — помутнение рассудка, в душе — ненависть к себе, в теле ломота и корчи. Поскорее, поскорее, поскорее отсюда, прочь, прочь, не видеть, не видеть… Оставить, оставить… Этот дом, лицемерие, вранье, не открывать глаз… Уехать, исчезнуть из их жизни… Никогда, никогда, никогда… Невыносимая пытка злобой и ненавистью… От беспощадных ударов осколки любви разлетелись на много лет вперед… Как могла поднять руку на этого несчастного мальчика, которого любила и ненавидела одновременно. «Я ненавижу тебя, ты не из нашей семьи, уезжай обратно, никто не звал тебя!» Он садистски изводил ее, бил словами в самые слабые и больные места, желая пнуть побольнее. И каждое слово, как нож — в сердце, в душу, в тело. Чем больнее — тем лучше!
А за четыре месяца до того они ехали летним теплым днем: она с кошкой, книгами и иконами, они — на собственной машине, смутно представляя ту жизнь, которая начнется с ее приездом. Она хотела сбежать от одиночества, они — друг от друга. Она рисовала в воображении, как будет лепить из ребенка отличника, они — свободу от подростка, с которым уже не справлялись. И все хотели друг другу добра. Все любовались и умилялись своей добротой.
Добро только кажется всего лишь добром. Нет, оно глубже. Оно несет в себе нашу изнанку, невидимую немощь, которая покрывается в чужих глазах добром. Мы думаем, что добро всегда есть благо. Так нас учили с детства. И никто не говорил, что добро в первую очередь — проявитель страстей. Делать добро надо не потому что это хорошо в системе нравственных координат, а потому что оно больше, чем что-либо другое, проявляет твою немощь, заставляя смотреться в добро как в зеркало, не любуясь в нем отражением нарисованного в собственном воображении портретом Дориана Грея, а видя и принимая того, кого сознание отказывается принимать. Добро всегда сопряжено с опасностью не увидеть себя настоящего. Добро более беспощадно, чем зло. Зло проявляет немощь человеческую явно, добро — покрывает тайны душ наших. Зло коварно по отношению к другим, добро — по отношению к себе. Зло — всего лишь отсутствие добра, добро — всегда присутствие греха.