В краю, где небо — серое, как
ртуть,
Куда сокрыт столетиями путь,
Где пики гор не часто Солнце
греет,
И в пропастях стремнины
холодеют —
Там есть Скала. Превыше прочих
скал
Она, грозя, взметнулась к небесам.
Вокруг гранита черного туманы
Собрались стаей — хищны,
безымянны.
Давно уж не бывало здесь
людей…
Рожденным среди ласковых
земель,
Им этот край легендою казался,
И Человек Толпы в нем не нуждался!
Иным, случалось, виделась Скала
Над горизонтом — словно их звала.
Но… сковывала Мысли вихрь
боязнь —
И люди гнали прочь мираж,
крестясь.
Куда как меньше было тех, иных,
В чьи души страх покуда не проник.
Они всю жизнь Скалы достичь
хотели…
И умирая, на нее смотрели.
И Он там пребывал с Зари
Времен —
Непостижимый для людских
племен.
Ночь непроглядная плащом Ему
была,
И троном для Него была скала.
Столетия проходят перед Ним…
Вожди, народы, царства — все
как дым!
И, подпирая голову рукою,
Он смотрит вдаль, любуясь
красотою
Заснеженных вершин и горных
рек,
Среди снегов чей так сверкающ
бег!
И только черный меч
напоминает —
Здесь воин, не отшельник,
восседает.
Лишь иногда усмешка кривит
рот —
Когда в который раз Он узнает
Про глупости, что род людской
вершит,
Стремясь к блаженству тела и души.
Как описать Его один лишь
взгляд,
В котором звезды Космоса
горят?
Таков Он — Властелин Великой
Тайны,
Кого воспели Лермонтов и Байрон…
…Но что это? Кто холод скал
презрел,
Дерзнув проникнуть в ледяной
предел,
Пройти сквозь бури, пропасти,
туманы,
Покинув теплые и ласковые
страны?
Да, то был я — отринувший
людей,
Мечтавший умереть, и поскорей,
Но перед этим — побывать в краю,
Что видел я во снах всю жизнь
свою.
Остались позади любовь, и гнев,
Мечты о революции… Теперь
Я полон был невиданным
презреньем
К тому, кто мыслился «венцом
творенья».
Теперь, преодолев последний
кряж,
Я встал пред Князем, и едва
дыша,
увидев лик его на фоне скал,
«Как ты прекрасен…» — тихо
прошептал.
Улыбка пробежала по губам,
И Он ответил: «Что же ожидал
Увидеть ты — рога, копыта,
хвост?
Не низко ли тому, кто старше
звезд,
Подобной образиной
представать
Тому, кто так стремится мир
познать…»
«Ты прав — стремлюсь!» —
ответил я ему —
«Но многого я в мире не пойму…
И многое хотел бы рассказать,
Но прежде — как Тебя мне
называть?»
«Я свет несу отринувшим тьму
вер,
мне имя Светоносец —
Люцифер.»
И начал я: «Скажи, Великий, мне
-
Я жил в могучей некогда стране,
Теперь же ставшей тенью себя
прежней —
Осколком славы, прежде
отгремевшей.
И я мечтал те времена вернуть
И Нацию от бездны развернуть
К величию искусства, войн,
труда…
Немало было нас таких тогда.
Но власть чужая обрекала нас
На гибель среди безучастных
масс,
И тот народ, которому служили,
Готов был сжечь нас на костре
живыми!»
«Так-так… Опять… Опять — толпа,
костры…
Конечно, не избегнул ты тюрьмы?»
«Да, не избегнул, хоть другие
доле
не видели такой нам милой
воли!
Я шел на смерть — и что была
мне смерть?
Пускай — она, но только б не смотреть
На мир, где нет господ — одни
рабы!..
Но я отрекся от тупой толпы.
Я стал искать Достойных средь
людей —
Философов, мыслителей,
вождей
И мистиков… Но мне была
награда —
Повсюду видел я одно лишь
стадо!
Везде — Толпа. Присмотришься —
вот-вот
Огонь Свободы в их глазах
блеснет,
Но те, что мыслили себя других
мудрее —
Глазами рабскими они на мир
смотрели!
Должно быть, я безумен,
Люцифер?..»
Князь долго молча на меня
смотрел
И, наконец, сказал: «Тебе отвечу.
Но перед тем — позволь устроить
встречу.»
«Мне встречу? С кем?» — «Ты про
него
читал.
Он был философ — император
стал,
Перо держа попеременно и клинок.
Он мало правил — сделать много
смог!
Кто Иудея на кресте почтил,
Тому он символ сатанинских сил,
Не счесть плевков на крышку его
гроба…
Но мыслящая чтит его Европа!
Отребье, чернь — ее ты знаешь
гнев,
А он познал его — ее презрев.
Толпа громила именем Христа
Произведения искусства, города,
Но видел в толпах гордый
Юлиан
Потомков тех, кто некогда
восстал
На Карфаген, кто, страны
покоряя,
Все дальше шел, мир покорить
мечтая!
Великий Рим! Его он возрождал.
Толпа роптала — он ей не
внимал,
Свергая наземь рабские кресты
И возрождая святость старины!
Как проклинала цезаря толпа!
А он, себя в сраженьях не щядя,
Не зная ретирад и поражений,
Хранил народ от вражеских
вторжений…
Вот орды персов гонит Юлиан,
Победа за победой… По ночам
Он пишет книгу, споря со Христом.
И выше, выше в славе
вознесен…
Познав предательства любимой
и друзей,
Лишившись провианта,
кораблей,
Он легионы за собой повел —
И пал в бою, врагом не побежден!
В два раза враг его превосходил
-
И он доспех на плечи не взложил,
Чтоб верили солдаты, будто он От смерти волею Богов
заговорен.
Уже бежали персы, но копье
Пробило цезаря — и чернь взяла
свое,
Опять громя Богов былых
времен…
И Рим погиб, едва не возрожден!
Смотри же!» Предо мною, из тумана,
Встал Юлиан. Кровоточила рана,
Но взгляд его был, как и прежде,
тверд,
Как в битвах против
чужеземных орд.
«Зачем ты прерываешь мой
покой?
Зачем ты хочешь говорить со мной?
Свою ошибку поздно понял я —
В Величье не нуждается Толпа!
Ей нужен кнут, его должна
держать
Элита Расы, истинная Знать,
И лишь спустя столетья, может
быть,
Толпа Толпою перестанет быть…
Свобода всех — лишь призрак и обман,
Я это понял среди этих скал!
Пускай Отступником зовут меня
попы —
Я выше был их Бога и Судьбы!»
«Но… Ты сражен, пусть и разбил
врага.
Быть может, это — Божия рука?»
И к небу руку Юлиан взметнул,
Где молнией ответ его сверкнул:
«Пускай Толпа склонится пред
Тираном,
Пусть уязвят меня бессчетно
раны —
Мой Бог — Свобода, он — всегда
со мной,
И мне не нужен вечный их покой!
И если б мог я повторить судьбу
-
Клянусь, что я ее не изменю,
И в бой последний не надену
лат,
Чтоб дерзостью зажечь сердца
солдат!
Христос падет, как пали наши
Боги —
Всем идолам отмеряны их сроки,
Но Разум — помни! — выше всех
Богов.
И за него — будь умереть
готов…»
Он сгинул. И тогда я обратился
Опять к Великому: «Как род наш
опустился!»
Чуть помолчал, и задал вновь
вопрос:
«О Люцифер, но кто тогда
Христос?
Кто он, кого зовут Добром
Всевечным,
Что наделен прощеньем
бесконечным?..»
И руку Люцифер свою простер
К туману над грядой холодных
гор.
И вот увидел я в тумане том
Колы и крючья, копья и огонь,
Страдания, которым нет конца —
То были пытки именем Христа!
И Князь сказал мне: «Вот его
добро!
Оно против живых обращено!
Он говорил — святее всех скопец,
Растратчик лучше, нежели купец,
Бродяга выше пахаря за плугом,
За веру жертвуй матерью и другом,
Познанье — грех, совокупленье —
грех,
А кто не согласится — в пламя
тех!
Раскройте Библию, вы — те, что
ищут блага!
Неиудеев уравнял Христос с собакой,
Смоковницу — знак мира и любви —
Он засушил! Таков он — свет
Земли!
Таков он — добрый Иисус
Христос!
Воистину, лишь случай
превознес
Его из сонма нищих и бродяг,
В чьем разуме царит дремучий
мрак!
Без дела, без семьи он по земле
скитался…
Потом уже Савл — Павел
постарался
И сделал из бездарности вождя,
А из безумца нищего — врача.
Чем лучше Гитлера или Чингиза
он?
Они сражались ради их племен,
Ну, а Христос чернь мира
ополчил
И в Темные Века мир погрузил!
Читайте Библию! Там —
ненависть к вам,
люди!
Доколь Тиран над вами править
будет?
Меч крестоносца и вранье попов
-
Неужто же сильней разумных
слов?
Таков расклад — кто Жизнь
возненавидел,
Кто красоты в Природе не увидел,
Кто унижает и себя, и мир —
Ему Отец Бог Библии, Вампир.
А кто преемлет Жизнь как дар и чудо,
Кто ищет счастье в мире, в битве — всюду,
Кто не чинит препятствия уму —
Ни Бог, ни Дьявол не нужны
тому!»
«Так как мне жить, о Люцифер?
Скажи,
Как здесь, барахтаясь в общественной
грязи,
Мне сохранить то пламя, что
всегда
Я нес в себе в минувшие года?»
«Стремись к высокому — таков я дам совет.
Свободен будь — и выше счастья
нет.
И с искрой в сердце моего огня
Сравнись со мной — и превзойди
меня!
Жизнь есть борьба. Слабейший
пусть умрет,
Могущественный же на престол
взойдет.
Так не давай сгубить себя
клинком
Иль слов коварных оплести
силком!
Пусть каждый помнит — выше
его нет,
Пусть гордость, страсть в глазах
зажгут
свой свет,
И все твой — семья, народ, земля
-
Превыше, чем у друга иль врага,
Но не позволь им заковать себя
-
Пусть разум в этом охранит
тебя!
Мудрец в тюрьме, в изгнании
мудрец
Свободнее, чем коронованный
глупец.
Но коли равного себе найдешь —
будь ему
братом,
Идите вместе в бой с врагом
заклятым,
Победу или смерть встречая так,
Как должен встретить воин, а не раб!»
«А что потом?» — «Тебя это
волнует?
Ты думаешь, Природа тех
погубит,
Кто по ее законам жизнь
прожил
И у нее учился в меру сил?
Бессмертие — таков удел борцов,
Но скорбный хор зажравшихся
попов
Бессмертье у народа отнимает,
На тюрьмы Рая с Адом
заменяет!»
И крикнул я: «Ты укрепил мой
дух!
И речь твоя, как гимн, тревожит
слух.
Я встану вновь, я вновь начну
борьбу —
Я буду волен, в час, когда умру!
Пусть ужасом для всех наземных
рас
Заполыхает Откровенья час,
И мой народ, как воды бурных
рек,
могучим станет — се,
Сверхчеловек!
Да правит миром мужество его,
Да возгорится Наше Торжество!
О Люцифер, пред тем, начать как
бой,
Я встану на колени пред тобой!»
И голос, что сильнее бурь и гроз,
Напутствие такое произнес,
Собой наполнив первобытный
край:
«Да будет так! Но на колени — не вставай…»