Моя скоба, сдоба, моя зазноба,
мальчик,
продирающий до озноба, я не докричусь
до тебя до сноба, я же голос себе
сорву.
Я тут корчусь в запахе тьмы и прели,
мой
любимый мальчик рожден в апреле,
он разулыбался, и все смотрели, как я падаю
на траву.
Этот дробный смех, этот прищур
блядский, он всегда затискан, всегда
обласкан, так и тянет крепко
вцепиться в лацкан и со зла прокусить губу. Он растравит, сам того не желая, как
шальная женушка Менелая, я дурная,
взорванная и злая, прямо вены кипят
на лбу.
Низкий пояс джинсов, рубашки
вырез, он мальчишка, он до конца не вырос, он внезапный, мощный, смертельный
вирус,
лихорадящая пыльца; он целует
влажно,
смеется южно, я шучу так плоско и так
натужно, мне совсем, совсем ничего
не нужно, кроме этого наглеца.
Как же тут не вешаться от тоски, ну,
он же ведь не чувствует, как я стыну, как
ищу
у бара родную спину, он же здесь, у меня
чутье; прикоснись к нему, и немеет
кожа;
но Господь, несбычи мои итожа,
поджимает губы — и этот тоже. Тоже,
девочка, не твое.