Зареветь бы… заплакать что ли…
Но сегодня уже не просили.
Эта песня — о бабьей доле —
Много женщин ее голосили.
Если трудно мужьям и братьям,
И отцам почему-то нервно —
Прореветь бы ее, проорать бы…
Но на помощь-то надо первой.
Не богиня, не берегиня —
Просто коротконогая баба.
Чтоб ее хоть немного любили,
Ей нельзя показаться слабой.
На минуту, на даже секунду
Ей нельзя показать усталость.
Слово ласки — почти что чудо…
От нее уже мало осталось.
Пили водку мужья и братья,
Матеря непосильность работы —
Оставалась она виноватой
В пересолах супов и абортах.
Не ища в своей жизни смысла,
Редко плакала, мало рожала,
И запретные всякие мысли
отсекала… кухонным кинжалом.
И совсем уж бессмысленным взглядом
Обводила пустое пространство —
Милый рядом! Любимый рядом!
В чистоте ведь живем, не в блядстве.
Но накрыли однажды беды,
И, оставив какое-то дело,
Превратилась в Царевну-Лебедь
И на белых крылах улетела.
Не хватились мужья и братья.
Баба с возу — кобыле — воля.
Прореветь бы ее, проорать бы —
Эту песню о бабьей доле.
Баба — мелкой разменной монетой —
Пообтерлись орел и решка.
Если этой все где-то нету —
Враз другая придет и утешит.
Разной бабы в России много —
Эт не то, чтобы в голод хлеба.
и вот в этой, коротконогой,
Не признаешь Царевну-Лебедь.
Улетела и улетела.
Мы ей с ходу найдем замену.
Бабья песня — пустое дело.
Бабья песня — горох о стену.
За каким за таким благородством?
И чего ей еще не хватало?
Ведь не в блядстве жила — просто — в скотстве.
… И от скотства сегодня устала.
Заревела, заплакала, взвыла
От накопленной ранее боли.
Всем простила. И все простила.
Оказавшись уже на воле.
Всем простила. И все простила.
И взялась же откуда-то сила.
И парила на белых крыльях,
Просто пела, не голосила.
Много женщин за нею следом —
Находя в горьких судьбах сходство,
Побросали мужей без обедов —
Улетели в тот день — от скотства.
Заискрилось небо от крыльев,
Зазвенел чистотою голос —
Просто пели. Не голосили.
Эту песню — про женскую гордость.