Раз в захолустье, шапито,
Заехал, будто бы случайно.
Зря зазывала звал печально.
На представление никто,
По меркам сцены не явился.
Поникли пестрые флажки,
И фейерверка круг крутился.
Напрасно. Зрители не шли.

В чем было дело. Я не знаю.
Возможно хмурым вечер был.
Дождь моросил и люд простыл.
День завершался изнывая,
Без сожаления и без сил.
Закрылись шаткие ворота.
Задали сена лошадям.
Неблагодарная работа,
А хлеб насущный — вот забота,
Жизнь отравляла циркачам.

Собрались молча и пустились,
В уже темнеющую даль,
Наверно очень торопились,
Ночь опустила быстро шаль.
Но два промозглых идиота,
За час до этого зашли,
В кабак… Где за помин души,
Решили выпить, чтоб заботы,
Хоть на минуту отошли.

Два клоуна от шапито отстали.
Набравшись досыта вина,
Но унывать они не стали,
И посетители узнали,
Талант их истинный сполна.

Как только хмель извлек наружу,
Со дна опорожненных кружек,
Острот сверкающую рать,
И стаю резвых каламбуров,
Смешней, которых не сыскать.
То показалось даже свечи,
Вдруг стали радостней гореть,
И старый дом, расправил плечи,
А прежде, омертвевший вечер,
Решил пожить, а не скорбеть…

Ах. Если бы сейчас на сцену!
По мановенью волшебства,
На освещенную арену,
Где до отказа все места,
Улыбками людей забиты,
И где беснуется душа,
В сарказмы превращая веру,
Мораль и нравственность с плеча,
Опровергая и топча…
Не до скотства. А зная меру.

Огонь веселья их пролился.
И в кабаке ожил народ.
Унылый люд заторопился,
Забыть печать своих невзгод.
Сердца, которые погрязли,
В болотной тине городка,
Как будто бы, на миг воспряли.
Душа очистилась слегка.
Они поближе подходили,
Забыв про серую тоску,
И в шутках благость находили.
Стремились сделать по глотку.

Так два усталых идиота,
Без средств, без счастья и любви.
Свою тоску в огне сожгли.
И разукрасили болото.

Два клоуна подались прочь.
И зашагали прямо в ночь…