Чтобы прийти к Любви, нужно пройти через Ненависть. Не всегда и не всем, конечно. Но многим, очень многим. Уж поверьте, я знаю — ведь я прошла.

У меня было тяжелое детство. Родители все время сходились, расходились, лаялись, чего-то там выясняли между собой, кто прав, кто виноват, а я была разменной картой в этой бесконечной игре. Я жила то с матерью, то с отцом, то и вовсе у бабушки. Бабушка меня жалела — гладила по голове, старалась побольше и повкуснее покормить и называла «нагуленышем». Я как-то спросила, почему, и узнала, что меня вовсе не планировали и по первости активно не хотели, но спохватились поздно, и делать было нечего, так вот я и появилась на свет. Свадьбы тоже не было — какая там свадьба с пузом на восьмом месяце? Так что «записались по-тихому и прикрыли грех», как выразилась бабушка. Выходит, я — это плод случайного греха, нежеланный ребенок, вот так-то.

А я это и так чувствовала — меня никто и никогда не желал. Хотя я всегда старалась быть приветливой и нужной — мне казалось, что так меня будут любить. В общем-то, срабатывало — со мной дружили, в компанию принимали и безбожно пользовались моей добротой. В школе учителя меня, можно сказать, даже любили: хвалили за аккуратность и исполнительность, в пример ставили и нагружали по полной. Стенгазету ли делать, двоечников ли подтягивать, вместо кого-то подежурить — всегда моя кандидатура первой рассматривалась. Я даже гордиться начала своей незаменимостью. Но, в случае чего, и шишки все на меня валились. Словно и в школе, и в дружеской компании я тоже была «нагуленышем».

А любви хотелось, ой как хотелось! Только бабушка уже умерла, родители все продолжали свою Столетнюю войну, а друзья-подруги воспринимали меня скорее как некий Рог Изобилия — когда нужно, пользуются, когда не нужно, в тумбочку убирают, до следующего востребования. Так что едва мне восемнадцать исполнилось, я сразу выскочила замуж, с мыслью, что вот теперь-то уж будет сплошная любовь.

Поначалу так и было. Но вскоре мой муж стал тоже мной пользоваться, да при этом покрикивать и критиковать, иногда довольно язвительно. В какой-то момент я осознала, что давно тяну весь семейный воз на себе — от оплаты квитанций до полного обеспечения (муж мой к тому времени работу бросил, стал «себя искать»). Ну, пока он искал, я упиралась, как лошадь ломовая, а потом махнула рукой и решила, что авось без меня не заблудится, и свалила от него куда подальше, в другой город. Развод заочно оформила, благо детей нажить не успели.

Родители меня, конечно, осудили. Мама высказалась, что я не состоялась как женщина, а папа заявил, что я вся в мать пошла — по головам иду и только о себе думаю. Я потом долго недоумевала: ну как это можно сказать, что я — и по головам? Это на мою голову все неприятности сыплются, на мои плечи груз навалился, я о себе вообще не думаю, потому что всегда для других хочу нужной быть и полезной!!! Но протестовать не стала, куда дальше-то ссориться?

Стала я карьеру делать со всем рвением. На работе — как в школе: тоже почет и уважение, начальство не нахвалится, и нагрузки за троих, потому что везу безропотно. А мне все в кайф: приятные слова говорят, грамоты к праздникам дают, премию выписывают, любят, значит! Только вот когда сокращение грянуло, оставили не меня, а тех, у кого и стажа меньше, и рабочие качества ущербные, так вот вышло. Мне начальник так и объяснил: «Ну, ты же умница, ты все понимаешь, ну куда я их дену? Ты-то себе работу точно найдешь, все выдюжишь, все преодолеешь, а они — нет, та вон мать-одиночка, этой до пенсии год остался, ту жалко — зеленая совсем пропадет девчонка, так что войди в мое положение…». Вошла, а куда мне деваться было? Улыбнулась, поблагодарила и пошла со своей безупречной трудовой книжкой на все четыре стороны.

Но так совпало, что еще один неприятный сюрприз уже поджидал: мой любимый, которого я когда-то, можно сказать, из пучины отчаяния вытянула, отмыла-отогрела, на ноги поставила, вдруг собрался с силами и заявил, что благодарен мне по гроб жизни, что я отличный друг и все такое, но жить так вот он не может более, потому что случилась у него Большая Любовь. Не со мной, разумеется. В общем, мерси и вуаля, останемся друзьями. «Конечно, об чем разговор, останемся, ты звони, если что», — говорю, а сама из последних сил держу лицо, вежливо так улыбаюсь.

Дверь за ним захлопнулась, а я перед зеркалом в прихожей стою и вижу, как улыбка с лица сползает, а под ней такой оскал, что оторопь берет. И пальцы, пальцы мои сами собой искривляются, словно я в глотку кому-то вцепиться готова. Мой стильный маникюр в хищные когти превращается, а волосы поднимаются дыбом — не то от страха, не то боевой ирокез отрастает. И вижу я в зеркале не себя, а какую-то страшную мегеру — увидишь, не заснешь. А мегера рот свой острозубый разевает и говорит:

— Ну что, красавица, нравишься ты себе?

— Это не я, — шепчу. — Я — тут стою, по эту сторону, а ты вот кто?

— А я — тоже ты, — отвечает, — только по ту сторону. Думаешь, улыбку напялила, так уже и обманула всех? Нет, милая, сквозь улыбку твою вот такая личина проступает, и всем это видно, а кому не видно, так чувствуется.

— Не может быть, — говорю я. — Я всегда политес соблюдаю, вежливость и толерантность. За всю жизнь никому слова дурного не сказала и ни к кому плохо не отнеслась.

— Врешь, — мегера говорит. — Есть один человек, к которому ты всегда плохо относишься. Это ты сама.

— Да с чего бы? — говорю я ей. — Напротив, я себе Пространство Любви создаю, где я незаменимая и всем нужна…

— Ясное дело, нужна, — щерится в жуткой улыбке мегера, — ты ж дойная корова, безотказная до невозможности, как же без тебя? Только вот вся нужность твоя, пока доить можно, а как выдоили — на фиг тебя. Ладно, хоть не на забой…

— Тебе чего надо? — спрашиваю я. — Если гадостей наговорить, то тебе это удалось. А если еще чего, то говори скорее.

— Помочь я тебе пришла, — отвечает мегера. — Штуку одну тебе хочу подарить, Карающий Меч называется, — и протягивает мне клинок светящийся, ну, похоже, как в «Звездных Войнах» показывают. — Кого ты этим Карающим Мечом навернешь, тот сразу будет наказан за все свои несправедливости по отношению к тебе, неживые предметы — в пыль, а к живым все втройне вернется.

— А с чего это ты такая щедрая? — с подозрением спрашиваю я. — Прям как родная…

— А с того, что живу я в тебе, вот что! Мы с тобой одной крови, ты и я! — говорит она, и каааак прыгнет на меня из зеркала. Я только ахнула, не успела и дернуться, как она уже в меня вошла и растеклась по всему телу. И тут…

Ой, что я чувствовала — не описать словами. Сначала в холод меня бросило, потом в жар. Потом словно ветер по всему телу прошел и занавески отдернул. А там, за занавесками… Оказывается, там прятались монстры, и было их больше, чем депутатов в Госдуме, причем один другого страшнее. Они сначала вроде тоже как опешили, а потом полезли все разом из своих укромных углов, у меня аж голова заболела.

— Не бойся, я с тобой, — говорит мегера. — Они тебя не убьют и вреда не причинят, потому что твои, тобой порождены, так что родные, кровные.

— Ой, мамочки, — лепечу я, — ужас-то какой! Кто это? Что это? Откуда они во мне?

— Порождения тьмы, — объясняет мегера. — «Сон разума рождает чудовищ», слышала про такое? Вот и нарожала! Это твоя Ненависть в разных образах.

— Откуда же во мне может быть столько ненависти? — ужасаюсь я.

— От нелюбви к себе, — охотно подсказывает она. — Каждый раз, когда ты «зарабатывала» любовь, в тебе появлялась частичка ненависти за то, что ты вынуждена это делать. Каждая твоя фальшивая улыбка, каждое твое «да», когда хотелось сказать «нет», каждое твое самопринуждение — вот оно все, тут…

— Нет! Все не так! — бурно протестую я. — Все ты врешь! Я не такая!

— Такая-такая, — смеется она. — Прикидываться белой и пушистой ты, конечно, навострилась, прямо скажем. Но это так, корочка тонкая, а что там под коркой… Ну, ты и сама видишь. В общем, пришла пора раскрыть все карты и снять все маски. Карающий Меч в твоей руке, начинай разить всех своих обидчиков!

Точно, смотрю — из правой руки голубой луч, Карающий Меч, значит. Попробовала им в старый тапочек ткнуть, который давно выбросить собиралась — точно, в пыль, работает оружие… И, главное, настроение у меня вдруг стало боевое-пребоевое, все обиды как-то всколыхнулись, и решила я — а, была не была! В кои-то веки всем могу вернуть то, что накопилось, да еще втройне!

— Смотри в зеркало, сейчас там вся твоя жизнь пройдет, как в кино, — говорит мне мегера. — А ты только не зевай, сразу раз — и Карающим Мечом по макушке, или куда там придется.

Я в зеркало уставилась, а там мои родители, молодые еще совсем. Ну, ясное дело, если начинать, то сначала. И вижу я, как у них там все складывалось: не было там любви, ошибочка вышла по молодости и неопытности. Но, пока разобрались, уже я получилась. Они и жениться-то не хотели, да семьи заставили — чтоб ребенок безотцовщиной не рос. И мама всю жизнь себя ругает, что на поводу у родителей пошла, не отстояла свое мнение и свою свободу. А папа тоже виноватым себя чувствует, мучается, но живет, потому что ребенок, да и привык уже. И ругаются они только для того, чтобы напряжение как-то разрядить, иначе у них не получается. Смотрю я на них и понимаю: за что их карать-то? Люди сами запутались, жертвы обстоятельств. Но меня все ж родили, в детдом не сдали, вырастили-выучили, вон какая девица вымахала…

— Не буду их карать, — говорю я. — Им и так несладко. Поживи-ка вот так всю жизнь, не по любви, а по обязанности… И что я, в три раза хуже им делать буду? Нет, не хочу. Дальше давай.

А дальше детство мое предстало. Увидела я всех друзей-подружек дворовых, и себя тоже. Славная такая девчонка, только неуверенная какая-то. И от других отличаюсь тем, что за себя постоять никак не могу, словно уже заранее сдалась. Там, где другие могут и в лоб дать, и оттолкнуть, и поссориться, я вечно как жертва — улыбаюсь и в глаза заглядываю: мол, не прогоните ли, если я чего-то не так сделаю?

— И что? Кого тут карать-то? — спрашиваю я. — Там ребятишки свои границы отстаивают и чужие на зуб пробуют, нормально все. Я, конечно, это дело пропустила, но у меня уважительные причины — агрессии боялась. Мне ее и дома за глаза хватало. Никто не виноват. Так что крути свое кино, будем дальше смотреть.

А дальше школьные годы чудесные покатили. Смотрю и понимаю: учителя меня вполне искренне хвалили, для них такие, как я, показатель их педагогической состоятельности, если бы все такие были, безропотные, исполнительные и аккуратные, так вообще распрекрасно. Но и я тоже свое сполна получала — уж очень мне нравилось, когда меня поощряют и в пример ставят, эго мое школьное прямо лоснится от удовольствия. И вот что интересно: одноклассники ко мне тоже неплохо относились, как раз потому, что чем больше я на себе везу, тем меньше им достается.

— Некого тут карать, — говорю я решительно. — Все при своем, все довольны. Кадр следующий!

Кадр следующий оказался из разряда «дружба» и «любовь» — ну, там, где я Рог Изобилия из себя изображаю. Вот они, все мои любимые подруги и любимые мужчины, стоят, руки подставляют, а я сверху просыпаю на них блага с невиданной щедростью. А что, мне не жалко, я ж в ответ не денег прошу — лишь любви и признания! Только вот они пересчитывают свою наличность, карманы смущенно выворачивают, душу перетряхивают, и понимают, что нет у них столько и заплатить эквивалентно им нечем. Ну, то что у них есть, они, конечно, дают, но мне это кажется такой мизерной платой, что и говорить вроде как не о чем. Тогда я еще изобильность увеличиваю, а они себя вообще в неоплатном долгу чувствуют, да и просто захлебываться начинают. Не могут они столько потребить, а тем более уж столько заплатить. И вот сначала у них руки опускаются бессильно, следом головы виновато, а потом начинают они от меня потихоньку расползаться, все быстрее и быстрее. Отползут, отдышатся, остатки моего изобилия с себя стряхнут — и быстро-быстро ноги уносить, от меня, такой любвеобильной, подальше.

— Они не виноваты, — выношу вердикт я. — И я не виновата. Я ж от чистого сердца, а кто виноват, что оно у меня такое большое? Не подрассчитала маленько.

— Ага, этот как коровья лепешка на навозного жука разом шмякается, — со всем возможным ехидством говорит мне мегера. — Вроде и счастье, только в неадекватных количествах.

— В общем, счастья им всем. А ты дальше показывай, киномеханик.

Мегера моя много еще чего мне показала, но ни разу моя рука с Карающим Мечом не поднялась. Это если ты внутри ситуации, то и больно, и обидно, а когда вот так, со стороны смотришь, да еще с Карающим Мечом в руке — как-то по-другому все выглядит. Действительно, как кино. И все артисты в этом кино играли свои роли, каждый свою. А если уж я выбрала себе роль «хорошей девочки», «дойной коровы» и «жертвы», то исполнила ее с присущим мне блеском, я ведь всегда и все «на пять с плюсом» делаю. Ну и кого тут распылять???

— Да, не ожидала, — сказала мегера. — Я-то думала, ты сейчас всю ненависть выпустишь, всех тиранов накажешь, а ты…

— Ну вот так уж, — пожала плечами я. — Некого, выходит, наказывать. Может, монстриков распылим?

— Ну, хоть что-то! — обрадовалась мегера. — Внимание, выпускаю.

А тут на экран-зеркало мои монстрики посыпались, как из рога изобилия. Сгрудились в кучу, стоят, испуганные такие, нахохленные, ежатся, аннигиляции ожидают.

— Ну и что мне с вами делать? — спрашиваю. — Откуда вы взялись на мою голову?

— Откуда-откуда, — бурчит мегера. — Я тебе говорила уже… Каждый раз, когда ты что-то делаешь с охотой и радостью, любовь проявляется. Если без охоты, но по необходимости, ничего не испытывая… ну, из ничего и есть ничего. А вот когда ты с корыстной целью делаешь, чтобы ответную любовь получить, и обманываешься в ожиданиях своих — тут-то скрытая ненависть и возникает! Как же, ты рассчитывала, а оно не сбылось, ты счет предъявила, а он не оплачен. Ох уж, эти коварные должники!

— Да не коварные они, — говорю я. — И не должники. Возвращали, сколько и как могли. Мне просто мало было, но это ж не их вина… И не этих монстриков, которых я сама и расплодила…

— А чья? Твоя? Так может, того… себя мечом? — вкрадчиво так предлагает мегера.

— Ну уж нет!!! — вскидываюсь я. — Еще чего!!! Себя карать — это дело последнее. Тем более что я ничего такого преступного не совершила. Ну, ошибалась в жизни не раз, ну, бывает. Ничего, дело поправимое. Теперь я свое отношение к жизни в корне пересмотрю. Так-то я всех люблю, зла держать не собираюсь.

— А с монстриками-то что делать будешь? — напоминает она.

— Что-что… Слушай, а можно их не распылять, а превратить, например, в чистую энергию? — спрашиваю я. — Ну, чтобы ее для жизни использовать? Для оздоровления, например, или на творчество?

— Можно, отчего же нельзя, — отвечает она. — Дай-ка, подрегулирую…

Сделала она что-то, смотрю, у меня в руках уже и не Меч, а Волшебная Палочка. Красивая такая, сияющая, со звездой на кончике. Ну, я и стала этой палочкой монстриков облагораживать — как к кому прикоснусь, сразу вспыхивает зеленым, красным, голубым, желтым, и плывет ко мне. Облепили меня разноцветные огоньки — и голову, и живот, и грудь, и руки-ноги, просочились сквозь кожу, и почувствовала я прилив энергии неописуемый, как будто зарядили меня, как батарейку. Ощущения — словами не передать! Раньше я себя еле таскала, как будто сил у меня не было, а теперь чувствую, что горы свернуть могу!

— Вот так всегда бывает, — мегера говорит. — Ненависть — камень, любовь — полет! Вся твоя запертая энергия расконсервировалась и вернулась к тебе в чистом виде.

— Очень хорошо! Осталось с тобой разобраться, — говорю я. — Ты куда сейчас, назад в зеркало?

— Да не хотелось бы, — говорит мегера. — Потому как живу я все-таки не в зеркале, а в тебе, девочка моя. Я — твоя часть, только до сих пор ты со мной не знакома была и услугами моими не пользовалась.

— Это какие же ты услуги оказываешь, интересно?

— Подсказываю, когда стоит за себя постоять или «нет» сказать. Сигналю, когда ты о себе забываешь, чужие желания выполняешь. Ну, и коль ты забылась и на старую колею скатилась, чтобы ненависть копить и тем силу свою жизненную сковывать, сразу даю знать!

— Да, по всему выходит, зря я тебя раньше не замечала, — отвечаю я. — Оказывается, мегеристость тоже штука временами полезная.

— Ну, когда в меру, оно конечно, — согласилась она. — Вот так, без масок, куда лучше и проще живется.

— Ох, а как же я теперь выглядеть буду??? — спохватилась я. — Мне твоя внешность, уж прости, никак не нравится! Когти эти, зубы острые…

— Ну так ты не подавляй меня, я и не буду сильно высовываться! А в нужных случаях коготки и зубки показывать — это женщине и полезно, и даже пикантности придает.

На том и порешили. Я теперь твердо знаю и вам говорю: не обязаны мы, девчонки, делать вид, что нам хорошо, если нам плохо, улыбаться, когда не хочется, и зарабатывать любовь героическими подвигами. И еще вот что скажу: Карающий Меч — он всегда при нас, но вот только стоит ли тратить его на ненависть, если можно перенастроить его в Волшебную Палочку и превратить ненависть в любовь? А если кто забудется и полезет без приглашения в наши внутренние границы — коготки и зубки всегда при нас! Впрочем, как и лучезарная улыбка, которая теперь не сходит у меня с уст, и это не маска, это — мое истинное лицо!