В отделении неврологическом,
В одиночной палате без пульта,
Разговаривал пессимистически
Пациент, отрезвев от инсульта,
Разговаривал он с санитаркою
Неказистой в помятом халате,
Но она, ни мыча и ни каркая,
Удивлялась, как пальцу в салате.
А затем удалилась, и с доктором,
Импозантным весьма, появилась,
Он, порхая вокруг хеликоптером,
Распылял химикаты и милость.
Пациент распалялся и силился,
Но слова — будто смяла цензура,
Или строгий наказ Брюса Уиллиса,
Данный горькому пьянице сдуру.
Правда, дело совсем не в безволии.
Доносилось из губ пациента:
-- То-то-то! То-то-то! — и не более!
«То-то-то! То-то-то!» — и не цента!
Остальное уплыло из лексики!
И лежал он, страдалец без нимба,
И жене за бананы и персики
Он «то-то!» говорил, как «спасибо!».
Он скучал, он молчал, делал вылазки
Из палаты тихонько, вразвалку.
Накануне желаемой выписки,
Подселили хмыря на каталке.
В нём узнал одноклассника Глебова,
По дворовому прозвищу «Чалый».
Глебов что-то настойчиво требовал:
-- Это-это! — с каталки звучало.
Не предашь друга детства забвению.
-- То-то-то! — громыхнул — «Что за встреча!».
И носилось в кишках отделения
«То-то-то!», «Это-это!» весь вечер.