До слез... Не пожалейте пять минут, прочитайте.
За окном дремотно планируют случайные снежинки. Отдернув шторку, не думая ни о чем, наблюдаю этот весенний полусон. Тишина. Гы-гы-гы, раздается на улице знакомый смешок. Приподнимаясь на мысок на каждом шагу, к крыльцу приближается Тимка, дородный юноша с большой кудрявой головой.
— Тимофей, стоять! — раздается командный бабушкин голос, и Тимка замирает перед ступеньками как вкопанный. Тима послушный. Он не своевольничает. Это спасает его от неприятностей.
Через минуту его догоняет бабушка.
— Тима, руку на перила. Шагаем. Р-раз. Два. Смотрим под ноги. Тр-ри. Дверь открывай. Ногу выше подними, здесь порог. Вот так. Вперед пройди. Сядь на диван. Отдыхай.
Бабушка, молча глядя на меня, пытается отдышаться: сердце.
— Ну, здравствуйте. И это называется весна. Тимофей, давай переобуваться.
Тимка протягивает бабушке ноги. Она стягивает с него ботинки сорок пятого размера и надевает ему тапочки.
— Баб, баб, баб!
— Что?
— Гы-гы-гы!
— Тим, сказал бы что умное, наконец.
— Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало…
— Вот это другое дело. Вспоминай, что дальше.
— Короче становился день… Гы-гы-гы. Баб, баб, баб!
— Что?
— Заниматься. Глина.
Когда дети уходят на занятия, Тимкина бабушка радостно сообщает:
— Представляешь, Тимка вдруг вспомнил те стихи, что знал… тогда еще… до того…
А случилось много лет назад вот что. Жил-был красивый крепкий мальчик Тимофей. В меру трудолюбивый, в меру ленивый. Вполне сносно учился в школе, но больше любил гонять мяч во дворе с мальчишками. Мальчик как мальчик. Много таких. Ему было тогда девять лет. Приготовив уроки, Тимка в ожидании ужина смотрел телевизор. Когда бабушка, устав звать его к столу, зашла в Тимкину комнату, она увидела внука, лежащим на полу без сознания. Прибывшая скорая констатировала инсульт. Потребовалась срочная операция. Трепанация. От мозга почти ничего не осталось. Врачи уговаривали Тимкину маму сдать его государству. Поймите, убеждали они, он никогда не сможет не то, что говорить, а даже просто ложку в руках держать. Он вас уже никогда не узнает. Ему нечем думать. Не калечьте свою жизнь, вы молодая, родите здорового ребенка и будете счастливы.
Тимку забрали домой. Тимкиного папы след простыл. Мама вышла на работу: кто-то должен был зарабатывать деньги. Бабушка приняла на свои плечи крест.
Поначалу Тимка овощем лежал. Но потом поднялся. Научился и ложку держать, и ходить. Постепенно стала возвращаться речь. Оказалось, никого он не забыл. И лица, и имена близких быстро вспомнил. Существовала серьезная проблема — Тимка не ощущал себя в пространстве. Он не видел, что происходит у него под ногами, справа и слева. Он не мог нарисовать солнце на листе бумаги, не говоря уж о буквах. У него совсем не работал глазомер. Врачи призывали бабушку смириться с этой бедой, но она почему-то отказывалась смиряться и упорно выводила Тиму на улицу и заставляла его преодолевать всяческие препятствия, коих не замечаешь, будучи здоровым человеком.
Однажды им позвонил незнакомый доктор. Представился. Сказал, что пишет научную работу о реабилитации инвалидов, и ему очень нужны сложные пациенты. Такие, как Тима. Мама с бабушкой подумали-подумали, да и согласились. И начался совместный труд бабушки, доктора и Тимы. Был составлен план реабилитации.
— Всё бы ничего, — сетовала на свое нездоровье бабушка.- Только так тяжело дается это хождение по ступеням. А без этого нельзя. Каждый день выходим на лестницу в подъезде на тренировку. У меня ведь суставы больные, не гнутся. Такая мука. Знаешь, как шагать по лестнице надо? Задом наперед. Спиной по ходу движения поворачиваешься и идешь. Сначала вниз спускаемся, потом наверх поднимаемся. Одну ногу поставил на ступеньку, подтянул вторую. И так весь пролет. А я ступенькой ниже Тимку страхую. Не приведи Господи, споткнется. Я ведь его вес не удержу. Так страшно. Я уже на эти ступеньки смотреть не могу. А что делать. Надо. И ведь помогает. Тимка теперь сам в трамвай может зайти.
Как-то Тимкина бабушка показала мне очередные его достижения: исписанный огромными печатными буквами разлинованный альбомный лист. Лицо бабушки светилось от счастья.
За дверью мастерской раздаются веселые голоса. Судя по всему, занятия подходят к концу, и ребята начинают готовить стол для традиционного чаепития. Тем временем, в коридоре появляются ребята из следующей группы. Рассаживаются вокруг нас с Тиминой бабушкой. Эти — совсем взрослые и самостоятельные. Есть даже парочка влюбленных. Они трогательно держатся за руки и тихо-тихо разговаривают. У них имеются свои маленькие секреты от большого мира. Передо мной возникает высокая фигура. Это Илья. Он всегда носит с собой толстую книгу. Он очень много читает.
— Что на этот раз? — спрашиваю его, глядя на фолиант в его руках.
— Стивен Кинг.
— Ты читаешь Стивена Кинга?
— Да. Хотя папа считает, что мне пора уже переходить к чтению серьезной литературы. Вы Толкиена читали?
— Читала.
— В оригинале?
— Нет, конечно, в переводе.
— Да? Почему? Толкиена лучше в оригинале читать.
Илья в совершенстве владеет английским. Он очень умный парень. И очень скромный. Если бы он был здоров, отбоя от девчонок не было бы. Ко всему он еще удивительно красив.
Илья вдруг меняется в лице.
— Знаете, что со мной случилось в среду? Меня ограбили! Это так ужасно. В среду много занятий было. Я так устал и голова заболела. Ну, я остановил машину какую-то, попросил подвезти до подъезда. Там недалеко совсем. А когда приехали, водитель стал с меня деньги требовать. За что? Он же все равно в ту сторону ехал. Ну как же это можно… Я ведь просто попросил помочь. Голова болела. Так он у меня сумку отнял, кошелек нашел. Всё, что было в кошельке, забрал. Тридцать рублей. Я просто помочь просил… Разве можно за помощь деньги требовать… А папа — да, папа говорит, надо на следующий уровень подниматься. Другие книги начинать читать. Ему не нравится, какие книги я читаю. Он считает, я на месте топчусь и не расту. А надо расти. Двигаться вперед. Я в милицию хотел заявление написать. Ограбили. Папа сказал, не надо в милицию.
Дверь мастерской распахивается.
— Баб, баб, баб! Я чай пил.
— Ну, кто бы сомневался, уж это за тобой не задержится. А на занятиях что делал?
— Не помню. Рыбу. Я конфету съел. И печенье.
Бабушка держит в руках огромный Тимкин ботинок.
— Баб, баб, баб, я сам. Дай.
Он скидывает тапок и самостоятельно надевает ботинок на ногу.
— Баб, смотри. Я сам.
Бабушка поднимает тапок и подает Тиме второй ботинок. Сегодня Тима понял, где руки, где ботинок, где нога. Сегодня он поднялся еще на одну ступеньку. Расстояние от одной такой ступеньки до другой — марафонская дистанция, пройденная бабушкой.
— Баб, ты что плачешь. Гы-гы-гы! Смешная.
* * *
Незадолго до летних каникул Тимкина бабушка рассказывает мне об оформлении документов, о том, что Тиме пришлось ставить свою подпись в бумагах. Как подпись, удивляюсь я. Как же он расписался? Бабушка улыбается. Так Тима-то у нас писать научился, неужели я тебе не говорила? Только руку его надо немного придерживать, чтобы строчку не терял. Он и по хозяйству теперь помогает. Картошку к ужину чистит.
— Картошку чистит? Ножом? Не боитесь, что поранится? — удивляюсь я еще больше.
— Нет, — уверенно отвечает бабушка. — Не боюсь.
— А я всё вспоминаю, как вы по лестнице задом-наперед ходили.
— Что значит ходили? Мы и сейчас ходим. Каждый день. Нам без этого нельзя.
— До сих пор? И долго вам еще по ступеням шагать надо?
— Долго. Сколько жива буду.