Гришка соскочил с кровати как ужаленный. Проспал?! А, нет, утро же, а назначено к двенадцати. «Уфф!..» — Гришка облегчённо вздохнул и пошёл ставить чайник, по пути закурив «Приму». «Вот щас чайку хлебну, потом и постираюсь. Ничё, успею!» — размышлял мужчина. Мужчине было тридцать семь лет от роду. Жил он в общаге от ткацкой фабрики, работал на той же «ткачихе» слесарем. Ни детей, ни жены у Гришки не было, одни приятели-собутыльники да знакомые девки с «ткачихи». Житуха вполне Гриню устраивала, только в последние год-полтора нет-нет, да и клюнет в башку мыслишка за холостяцкое житьё-бытьё, чтоб, значит, жениться. Он, конечно, такие мысли старательно отгонял, но они посещали его бедовую головушку всё чаще и чаще. И причины тому были. То Колька, напарник, домашний пирог на работу к обеду притаранит, то Витёк с соседнего участка похвалится какой-либо обновкой, дескать, жена купила. Гришка жутко завидовал мужикам, но в глубине, где-то сильно в глубине души презирал их за то, что те несвободны в мыслях и жёны у них какие-то обыкновенные, простые, безо всяких особенных примечательностей: «Нет, шалишь! Уж я-то не промахнусь, возьму себе самую, что ни на есть, принцессу. Чтоб всякий там политес и прочие пардоны!» Однако время шло, а на горизонте не появлялось ни принцесс, ни пардонов, одни только Райки, Люськи да Гальки.

И вдруг — на тебе! Подошла к нему буквально намедни дама одна. Красоты невиданной, в длинном, до земли, серебристом платье и с длинными, до пояса, волосами. Подошла эдак плавно-тихо и говорит нежным голосом, мол, Григорий Палыч, Вы такой весь из себя мужчина, что, мол, я прямо сильно желаю с Вами познакомиться. И всё такое прочее. А Гришка аккурат из гастронома шёл, ходил туда за гречкой да чаем. Посмотрел он на своё трико с пузырями на коленках и стоптанные кеды, ну и отвечает, дескать, сегодня нет никакой возможности, поскольку у него вечером назначено на собрание профкома прийти, а после ещё и званый ужин. А вот если завтра, то оно конечно, вполне даже мерси. Ну, что делать, дама грустно вздохнула и назначила Гришке назавтра, если устроит, в двенадцать дня, на углу Молдавской и Краснознамённой. Гриня, само собой, согласился, правда, его что-то смутило, хотя он и не понял, что именно.

Чай Гриша выпил махом, успел погладить брюки и футболку типа «и так сойдёт», почистил пиджак. А потом вдруг вздрогнул и покрылся холодным потом: «Блин, трусы-то! Трусы!!! Как же я забыл?!» Дело в том, что к своему гардеробу Гриша относился прямо-таки спустя рукава. И если штаны, двое, и пиджак, тоже, один, ещё как-то поддерживались в полуисправном состоянии, то в отношении нижнего белья была, честно сказать, просто катастрофа. Гриша трусов не стирал, считая это излишней тратой времени и сил. По этой причине нижнее бельё просто заменялось по мере истлевания и загрязнения новым, обычно раз в квартал, с получки. И если со своими знакомыми девками это прокатывало, то в сегодняшнем случае на авось полагаться не приходилось. От трусов на самом деле несло за версту. Катастрофой. И ещё позором. «Нет, так дело не пойдёт,» -- решил Гришка и на три раза простирал трусы в тазу с хозяйственным мылом, добавив для полноты удовлетворения ещё и носки, поскольку… Ну да, понятно.

На свидание Гриня решил прийти заранее, а потому вышел в одиннадцать, чтобы заодно и трусы с носками побыстрее на нём просохли. Что-то его опять смущало, но он никак не мог взять в толк, что.
До улицы Молдавской дошёл за пять минут. Прошёл её вдоль и поперёк, но никакой Краснознамённой не нашёл. Встретил знакомого дворника, спросил, где эта улица. Оказалось, что надо ехать десять или пятнадцать остановок на автобусе «вон в ту сторону». Гришку опять посетила тревога, но он её победил и поехал на автобусе. До Краснознамённой. Там никакой улицей Молдавской даже и не пахло. Гришка и сам знал, где Молдавская, а где Краснознамённая, один же район. И знал, что улицы прямые. И тянутся в одну сторону — на юг. Но ведь она ясно сказала — на углу Молдавской и Краснознамённой! До полудня оставалось каких-то пятнадцать минут. Гришка запаниковал. Благо, рядом жил Колька, напарник. Делать нечего, Гриня побежал до Кольки.
— Здаров, Никола!
— Здаров. Ты чё, Гагарин? Выходной, а тебе не сидится.
— Тут дело такое…
— Не, Ирка дома, никак!
— Да я не про то…

Надо сказать, что Гришка был никакой не Гагарин, а совсем даже наоборот, Порохин была его фамилия. А Гагарин и ещё Космонавт — прозвища, которыми наградили его приятели после одного случая.
Дело было в том, что Гриню в детстве маленько повредили головой, выронили из окна первого этажа. И Гриня после того стал как бы маленько идиот. Одним из некоторых проявлений этого было то, что он напрочь был лишён сновидений. Ну то есть засыпал и просыпался, а что снилось — не помнил. Но это наблюдалось до определённого возраста. До того момента, пока Гриня не стал выпивать, хотя врачи запрещали ему алкоголь ещё в школе. И вот что интересно. Сны после выпивки виделись Гришке настолько отчётливо и правдоподобно, что он даже не мог понять, что это сон, а не явь. И сколько бы Гриня ни выпил, наутро был как огурчик, только абсолютно ничего не помнил, что было накануне, даже если была выпита лишь бутылка пива. Мужики подыхали с бодуна, а Грине хоть бы что. Все поначалу ему завидовали, пока не случился один казус. Как-то раз они приложились хорошо. А на другой день Гриша заявился на работу и стал всех строить, объявив, что ему присвоено звание генерал-капитана ВВС и поручено набрать команду для очередного полёта на космическом корабле «Союз». Ржал тогда весь шестой цех, даже мастер участка. А Гриня, недоумевая, над чем потешается народ, бегал и орал на всех, что они все трусы и продажные суки. Потом кинулся с кулаками на бригаду. Его, понятное дело, отлупили. Думали, что белая горячка, хотя ведь накануне он выпил не больше других. Вызвали дурку, Гришку увезли. Три недели лечили.
По возвращении Гриня узнал, что его прозвали Космонавтом Гагариным. Он долго не выпивал, потом потихоньку снова втянулся. Сны после выпивки снились не всегда.
Последний сон как раз и приснился прошедшей ночью.

Колька успокаивал Гриню, как мог. А Гриня аж заплакал от обиды, что такая дама ему не досталась. Но Кольке он верил на все сто и потому пришлось смириться с Колькиными клятвенными заверениями, что всё это приснилось.
Космонавт тихонько всхлипнул, в последний раз, и пошёл на автобусную остановку. Навстречу ему попалась Надя, ткачиха с его участка.
— Привет, Гриш!
— О, Надюха, здарова.
— Ты чё в наших краях?
— Да так, надо было.
— А… Ясно. Гриш, ты в утюгах соображаешь?
— А чего?
— Так не работают оба. Глянешь?
— Пошли.
Гришка исправил оба Надюхиных утюга. И ещё кран на кухне. А ещё повесил гардину и закрепил розетку.
Потом по цеху сплетни пошли, что Надюха с Гриней Космонавтом дружат организмами. Потом стали болтать, что Гагарин закодировался от водки и от курева. Через некоторое время народ узнал, что Надя стала Порохиной. И всё у них хорошо. И дети родились красивые, двойняшки. А Надя просто-таки расцвела, не хуже принцессы стала. Вот так. Наверное на их счастье приснился Гришке Порохину тот сон. Как вы считаете? А?