Нет, я не циник, мухтасиб, уж это видит бог:
От девушки да от вина отречься б я не мог.
Ханжа — мне имя, если я в молитвенник взгляну,
Когда в свой розовый цветник влетает ветерок.
Сиятельного солнца* дар, как милости динар,
Отвергну я, хоть мой наряд и беден и убог.
Мой старый плащ дороже всей султанской мишуры, —
Так что же даст мне небосвод — изменчивый игрок?
Хоть нищ — горю своим огнем! И пусть ослепну я,
Коль отраженьем божества заблещет мой зрачок.
Любовь — жемчужина на дне. Нырнул я глубоко.
Где ж выплыву? Мой океан — всего лишь погребок.
Когда любимая моя пошлет меня в огонь —
Я и не вспомню про Кавсар! Столь сладостен мой рок!
Я, у которого сейчас блаженство всех миров,
Польщусь ли на грядущий рай, что обещал пророк?
Не слишком доверяю я дарам семи небес —
До гроба верен лишь вину. Вздымайся ж, пенный рог!
Мне образ ринда, признаюсь, по очень по душе,
Но, раз вступив на этот путь, не улизну я вбок
Полуулыбкою блеснул рисунок алых уст, —
Могу ли, слушая муллу, прозреть такой намек?
Высокий свод ее бровей — убежище мое.
И в нем я буду, как Меджнун, твердить любви урок.
И не прельщай меня постом во дни цветенья роз:
К вину и гурии бегу в укромный уголок.
В весеннем опьянении гони, Хафиз, святош
Заклятием: «От дьявола да сохранит нас бог!»
Сиятельного солнца - здесь правитель (перевод К. Липскерова)