Юрий Дружников — «КАК Я ПРОСЛАВИЛСЯ В АМЕРИКАНСКОЙ СЛАВИСТИКЕ»
По приезде в Америку мне пришлось около года читать курс лекций о писательском мастерстве на английской кафедре в одном техасском
университете. В первый же день, когда я шел по коридору, меня остановил
симпатичный пожилой человек, как оказалось, профессор славянской
кафедры,
лингвист:
— Очень кстати вы у нас появились, коллега! — Стивен Кларк широко
улыбался.
— Так сказать, представитель великой русской культуры, единственный
натуральный тут. Мы-то все учили язык в колледжах, даже русских
преподавателей не было, а в Советский Союз нас пускают с трудом.
Железный занавес тормозит развитие лингвистики. Сейчас я исследую
некоторые аспекты лексики в вашей стране. Можно задать вопрос носителю
языка?
— Разумеется.
Вынув блокнот, Кларк перелистнул несколько страниц, упер палец.
— Вот, проблема инверсии… Ведь грамотно сказать: «Я ел уху». Не так
ли? То есть «Я ел рыбный суп». Почему русские меняют порядок слов и говорят: «Я уху ел»? И почему слова уху и ел иногда пишутся слитно? Не без трудностей уловил Стивен разницу между уху ел и охуел. Он тщательно
записал в блокнот объяснения.
— Богатейший язык! Кстати, а что значит хуярыть?
Пришлось, насколько возможно, перевести.
— Боже мой!? обрадовался он.? То же, что трудиться*. Так просто… А мы тут на заседании кафедры ломали голову. Значит хуярыть — глагол. От какого слова?
— От общеизвестного.
— Ах да, конечно… Русская классика. Какое гибкое слово! А женщины
могут хуярыть или у них свой термин? Тоже могут? Все русские вкладывают
в труд свою сексуальную страсть. Такова и будет моя новая гипотеза.
Хуярыть? глагол несовершенного вида, не так ли?
— Конечно, но с приставкой «от» будет совершенный.
— Отхуярыть? Потрясающе! Я — отхуяру, ты — от…
— На конце ю…
— О!
Стивен понимающе кивнул, опять сделал пометку в записной книжке и спрятал ее в карман. Довольный, он долго тряс мою руку.
— Блистательно! Ваша консультация бесценна. Иду в класс, отхуярую
лекцию. Закрутились университетские дела, новых знакомств уйма и любознательный коллега был забыт. Однако, через несколько дней Кларк
окликнул меня в очереди на почте. Он обрадовался, будто мы не виделись
вечность, стал расспрашивать, как устроилась семья.
— Кстати, — он вытащил блокнот, — случайно не слышали такого слова —
ебырь?
— Слыхал,? смутился я — не от слова, а потому что выкрикнуто оно на весь зал. К счастью, не он один, но все вокруг, стоящие в очереди и служащие на почте в этой техасской глубинке, не знали этого слова. Но услышали бы английский эквивалент, произнеси я его. Поэтому инстинктивно
я перешел на шепот. Его лицо сияло.
— По-русски гораздо красивее звучит! Вы меня поражаете эрудицией.
Подумал, что Стивен иронизирует, а он продолжал:
— Ваша экспертиза безупречна. У всех нас русский искусственный, бывают
заминки. Очень-очень рад дружбе с вами! Подошла моя очередь, и надо было
запихивать в окошко конверты. В суете дней я забыл нового друга, но вскоре он напомнил о себе. На славянской кафедре шел мой доклад о белых
пятнах в советском литературоведении. Десять минут оставил на вопросы.
— Вопрос вот какой, — поднялся Стивен, — Ебать твою мать?
— В каком смысле? — слегка растерялся я от неожиданности, ибо это не вытекало из предмета лекции. В зале кто-то хихикнул, видимо, среди
аспирантов нашлась русскоязычная душа.
— А как же вы объясните наличие параллельного выражения еб твою мать?
Откуда взялась краткая форма еб вместо ебатъ! Я разрабатываю гипотезу:
сокращение необходимо русским для быстроты перехода непосредственно к акции… -Возможно, — сказал я, чтобы что-нибудь сказать.
— И еще проблема, — продолжил Стивен, — В чем суть процесса опизденения?
Тут вмешался председатель:
— Вопросы по лингвистике несомненно важны, — сказал он, — но уводят в сторону от литературного критицизма — объявленной темы нашего заседания.
Кларк поймал меня на выходе:
— Они все опизденевели. Я правильно употребляю, не так ли? И уже широко
использую ваши слова в классе. Заметен энтузиазм тех студентов, которые
раньше скучали на лекциях. Кстати, я сообщил о вас в Оклахому, одной
коллеге, ее зовут Глория Хартман. Профессор Хартман хуярует монографию
об освобождении русской женской речи от контроля мужчин, тормозящих
эмансипацию. Надеюсь, не откажете ей в консультации? Глория позвонила по телефону и упорно говорила по-русски.
— Мне же не с кем практиковаться по хорошему русскому языку, —
призналась она, — Мой Хуйчик ничего не понимает.
— Кто?
— Так я ласкательно зову мой муж. Он по русскому языку ни хуя…
Надеюсь, я правильно употребляю ваш хуй?
— А чем ваш муж занимается?
— Он профессор ебаной американской экономики. А я недавно ходила в Россию заниматься проституцией.
— В каком смысле?
— В прямом. Тема у моей новая книга: «Усиление эксплуатации московских
проституток в период гласности и перестройки и их протест через русский
лексикон».
— Был протест?!
— Еще какой! И у меня вопросов до хуя.
— Видите ли, Глория, сам-то я проституцией не занимался. Вряд ли буду
полезен.
— Будет вам пиздеть! Стивен говорит, что лучше вас он никого не знает.
Глория звонила мне регулярно раз или два в неделю. Я надеялся, что она
разорится на телефонных звонках, и тогда я отдохну. Но этим не пахло.
Потом раздался звонок из Вашингтона. Меня пригласили в Госдепартамент
прочитать лекцию о современной советской культуре. Билет на самолет
прислали по почте. Ночью я прилетел в ближний Вашингтонский аэропорт,
поспал два часа в забронированном для меня отеле, а утром за мной заехал
мужчина в годах, слегка отечный, организатор лекции, и повез на завтрак.
Хорошо бы узнать, что за аудитория меня ждет, но хозяин предпочитал
рассказывать старые русские анекдоты, сам смеялся и на мои вопросы не отвечал. В аудитории оказалось человек около пятидесяти лиц обеих полов,
большей частью молодежь. Все одеты с иголочки. Организатор представил
меня. Он добавил:
— Вы разъезжаетесь в посольства пятнадцати новых государств, в которых
русский язык еще долго будет основным средством общения. Профессор
Глория Хартман, которую вы все помните, рекомендовала этого эксперта в интересующей нас реальной области. Для успешной работы вы все должны
понимать, куда вас посылают на переговорах. Он обратился ко мне:
— Вот тут сзади поставлена для вас доска. Просим все выражения
записывать. Кроме того, мы пишем на пленку правильное произношение для
лингафонного кабинета, чтобы все присутствующие могли потренироваться в русском мате за оставшиеся до отъезда недели. Леди и джентльмены, прошу
въебывать! Так потекла моя новая жизнь, и устанавливались научные
контакты. Лучше бы они выписали уголовника из Бутырки, чтобы учил их говорить по фене. Месяц спустя я сидел в университетской библиотеке,
когда подошел сияющий Стивен Кларк, неся подмышкой тяжелый пакет.
— Это вам подарок!
Он подождал, пока я разверну сверток, выну книгу, и тут же сделал
дарственную надпись на титульном листе словами, которыми все авторы
надписывают свои книги. Книга сияла. Она была шикарно издана престижным
академическим издательством: в яркой сине-красной суперобложке — коллаж
с портретами русских классиков. «Нью-Йорк-Торонто-Лондон-Токио» —
красовалось на титуле. Стивен ушел. Я погасил проектор, в котором читал
микрофиши, стал листать книгу и вдруг натолкнулся на свое имя: «Экстаз в русской психофизиологической традиции называется охуением». Ниже
следовала сноска: «Приношу глубокую благодарность моему коллеге
профессору Дружникову за разъяснение значения этого важного для русской
культуры слова». Я стал листать с интересом. «Термин ебырь можно считать
существенным для неофициальной положительной характеристики русского
человека». В сноске внизу страницы я прочитал: «Это наблюдение помог мне
сделать эксперт в этой области Юрий Дружников». «Для обеспечения
сексуальной мобильности русский народ трансформирует правильные
грамматические конструкции ебать мою мать, ебать твою мать, ебать его
мать, ебать ее мать, а также ебать нашу, вашу и их мать в почти
аббревиатурную форму ебмою (твою, его, ее, нашу, вашу и их) мать», В сноске было написано; «Благодарю моего коллегу Дружникова за одобрение
моей гипотезы по поводу семантики симплифицированной формы еб». В книге
я насчитал двадцать семь сносок со своим именем, возле которого стояли,
помимо названных выше, слова: бля, курва, опизденеть, мандавошка,
пиздорванец и некоторые прочие, плюс все грамматические производные этих
слов. Минут через пятнадцать Стивен вернулся, спросил:
— Ну, как мое исследование?
— Несомненно, очень ценный вклад в лингвистику.
— А знаете, в издательстве оказалась консервативная редакторша, немного
помнившая русский; у нее бабушка была из Минска. Язык редакторша совсем
забыла, но ваши слова помнила с детства. -Не мои, а фольклорные,?
уточнил я. -Не в этом дело! Она просила меня эти слова заменить на более
принятые в американском лексиконе. -Честно говоря, в этом был резон…
— «Но ведь это же посягательство на академическую свободу! — сказал я ей. — Цензура!» Тогда она попросила ссылки на иностранный источник. Тут
я согласился… Поэтому в тезаурус введен раздел «Первоисточники
толкования русских терминов». Вот тут… Полистав страницы, он упер
палец. Глаза мои побежали по строчкам: Блядища — профессор Юрий
Дружников (Италия) блядун — см. ебырь ебырь — профессор Дружников
(Италия)еб мою (твою, его, ее, нашу, вашу, их} мать — профессор
Дружников (Италия)пиздюк -профессор Дружников (Италия) хуище — см. хуй
хуй — общеупотребительное в Советском Союзе и Италии хуярыть, выхуярыть,
дохуярыть, захуярыть, изхуярыть, отхуярыть, перехурыть, прихуярыть,
ухуярыть — профессор Дружников (Италия (И так далее. Все мои авторские
права были соблюдены. Но с каких-таких пор они стали вдруг моими? Ведь
это все — народное достояние! Будь я таможенником, вообще бы не дозволял
это к вывозу, А почему источник — Италия? — мягко, чтобы не обидеть,
спросил я Кларка. Он вдруг перешел на русский, как оказалось, довольно
хороший.
— Видите ли, я стараюсь быть пунктуально точным во всех мелочах. Это же академическое исследование, ебена мать! То, что это русский лексикон, и мудоебу понятно. Но вы меня информировали, что в процессе эмиграции
опизденели в этой ебаной Италии и только потом прилетели в США. Тут,
бля, принципиально важно, как и куда раскрепощенная от тоталитарной
идеологии русская лексика перетекается через границы. Я получил от университета гранд и летал в Рим, чтобы проверить мои предположения. В процессе исследования гипотеза полностью подтвердилась: в Риме таксисты
понимали все данные термины. Я сделал четыреста магнитофонных записей.
Но вы остаетесь для нас основным родником!
— Право же, — смутился я, — это преувеличение…
— Напротив! Вот, смотрите: в предисловии я пишу, что без вашей ценной
помощи книга хуй бы состоялась. Вот. оказывается, что… Значит, еще и в предисловии?! Листая книгу, это я пропустил…
— Благодарствую!? я пожал его мужественную руку, окрепшую в борьбе за свободу русского слова в консервативной Америке. Кларк похлопал меня по плечу.
— Хули тут благодарить? Это мы признательны вам, нашему главному
эксперту. Мы с коллегой Глорией Хартман начинает кампанию за обогащение
экспрессивными русскими средствами закостенелого американского языка.
Пускай и в Америке хуяруют и пиздяруют. Кстати, кафедра уже утвердила
название, и, без лишней скромности сообщу вам: можете считать меня
основоположником новой науки — ебеноматики. Тут и ваш реальный вклад в американскую славистику.