Я эту собаку запомнил, как человека,
Случилось это в сорок четвертом, зимой.
Игрался спектакль «Охота двадцатого века»
Перед шеренгой, застывшей от страха, немой
У коменданта была привязанность к догам
И был экземпляр, казался слоном среди всех.
Даже эсэсовцы боялись верзилу-дога
И вот этот зверь шагнул величаво на снег.
…И вывели жертву… Стоял мальчишка, продрогнув,
Куда тут бежать? Он давно ослабел
Лагерфюрер нагнулся, подал команду догу,
Тот в два прыжка дистанцию преодолел…
Обнюхал жертву, прошелся спокойно рядом,
Был он великолепен в размашистом легком ходу
Вернулся пес к человеку, и честным собачьим взглядом,
Сказал человеку пес: «Ребёнок ведь… Не могу»
Лагерфюрер пожал плечами, ему-то разницы нету,
Раскрыл кобуру у пряжки с надписью «С нами Бог»
Но лишь сверкнула вороненая сталь пистолета,
В эсэсовское горло впился красавец дог…
…Дога четвертовали, пустив под лопасти шнека,
Я вряд ли найду теперь в Санкт-Пельтене свой барак,
Но эту собаку я вспоминаю, как человека —
Единственного человека среди фашистских собак