от кончиков ушей и до хвоста,
друг друга мы глазами рвем на части,
мы два изголодавшихся кота,
по нежности, по ласке и по страсти.
на фланг обходим с фронта, и — в тылы! -
зубами на загривке отмечаясь
/мурашки заковали в кандалы,
когда стадами вдоль спины промчались/,
мы чувствуем, как бьет набатом пульс,
и где-то к горлу подступает сердце.
я вижу, как дрожит твой каждый ус,
о, да! — теперь мне никуда не деться.
вот тычется прохладный влажный нос,
нетерпеливо и упрямо в шею,
и в мозге кошки крутится вопрос.
«ах, отчего я от тебя мышею?
и кто в ответе — чувство или март,
необратимо стукнувший по холке? —
не знаю, но клянусь, мой Бонапарт,
как Жозефина, гладить треуголки!
и ждать, когда вернется ваш отряд,
в дворовой битве одержав победу,
рожать похожих на тебя котят,
и рыбу с хреном заливать к обеду.!".
податлива, мягка, как пластилин,
послушна в твоих мужественных лапах.
«твоя до гроба, о, мой господин!»
и трусь о шёрску, втягивая запах.
…и в черно-рыжий мы сплелись клубок,
а утром, после схватки рукопашной,
я, цапанув тебя за теплый бок,
мурлычу: «ты прости мой бред вчерашний»
и, удрученно ты поник хвостом,
поплелся кофе делать, чуть не плача.
не увлекайтесь мартовским котом,
а мартовскими кошками — тем паче!