Шел снег. Фонари на улице работали как наши депутаты: через одного. И, по крайней мере, на улице это было красиво. Людей на улице уже не было, и машины почти не ездили. Казалось, что кто — то нажал на паузу, и жизнь остановилась. Лишь снег падал и падал. В окне на пятом этаже горел свет. Шторы были задернуты, и комнату освещала маленькая настольная лампа. Комната была детская. В углу стояла коробка с игрушками, из которой вывалились не вмещающиеся радости, и почти всюду были разбросаны машинки. Мальчишка не успел прибрать все перед сном, и его папа теперь ползал по комнате и собирал этот автопарк. Мальчик спал.
— Завтра, как обычно?
— Да.
— Хорошо, тогда до свидания.
— Всего доброго.
Он закрыл за няней деверь, и пошел на кухню. Снял с плиты сковородку с котлетами, положил себе в тарелку пару штук, и достал бутылку виски. Ужин готов. Поужинав, он заглянул детскую. Сын проснулся, и сидел на кровати.
Мальчик открыл штору, и смотрел на падающий снег. Папа зашел в комнату.
— Папа, а когда я умру?
— Что?
— Я скоро умру?
Он не знал, что и ответить.
— Нет, малыш, не скоро. Очень не скоро. У тебя впереди долгая и счастливая жизнь. Не говори ерунды.
— А ты? Ты скоро умрешь?
Папа сел рядом с сыном и обнял его.
— Нет, и я не скоро. Мы будем жить долго — долго.
Малыш посмотрел на него, и тихо сказал:
— А я не хочу. Я хочу к маме.
Он заплакал, и уткнулся в папе в руку.
— Ну, ну, перестань. Мама опять снилась? Успокойся. Сынок, она мне тоже часто снится.
Он посмотрел на потолок, там тени от деревьев создали нечто похожее на женский силуэт. Он смотрел на него, и говорил с сыном. Врач сказал, что надо переждать этот период, так как детская психика сложнее воспринимает такие потери.
Через час, мальчик уже спал. А папа сидел на полу возле кровати и смотрел в окно. Тень на потолке исчезла, и остался лишь хаотичный рисунок веток дерева. Он лег на пол и закрыл глаза. Опять тот — же сон: было темно, дорога, машина, джип со встречной, крик и пустота. Четыре года условно. Такую цену назначило государство за вождение в пьяном виде и убийство. И четыре года, один и тот — же сон. Было темно…