Перед Новым годом, наверное, каждый заглядывает в сердце, пытаясь угадать: каков будет праздник? Ведь как бы ты ни был состоятелен и уверен в себе, как бы удачно не складывались обстоятельства, всё равно есть что-то неуловимое и не предсказуемое до конца, что создаёт саму атмосферу праздника и в конечном итоге решает его исход.
Сергей Михайлович не был человеком уж очень чувствительным, но и он как-то невольно прислушивался к своим предпраздничным ощущениям. И ничего, кроме умилительной тишины и предвкушения радости он в своей душе не находил, из чего можно было предположить, что праздник должен состояться на славу.
Сергей впервые встречал Новый год в собственной, недавно купленной квартире, со своей обожаемой молодой женой и полугодовалым не менее обожаемым сынишкой.
Маленькая, но изящно обставленная квартирка свидетельствовала о достатке, терпеливо стремящемся к среднему, о нерастраченной нежности и о большой надежде на маленькое семейное счастье.
Верочка — молодая хозяйка — с хлопотливым и радостным видом готовила на кухне умопомрачительные вкусности (она только недавно перестала кормить грудью и теперь хотела позволить себе некоторые кулинарные «вольности»).
— Серж, слушай, сходи за сигаретами… — крикнула она из кухни.
Сергей как раз играл с сидящим у него на коленях сынишкой.
— У-у, — делал он, со смешной гримасой приближая лицо и касаясь носом крохотного носика малыша.
Тот в ответ заливался самым простодушным и заразительным смехом, доставляя отцу большое удовольствие.
«Как всё-таки мало человеку нужно для счастья!», — с изумлением подумал он и откликнулся:
— Сейчас схожу. За Тошкой присмотри…
— В кроватку уложи его… он устал уже, сам уснёт…
Вчера после долгой слякотной оттепели приморозило и выпал, наконец, долгожданный снег. Он и теперь падал, но уже неторопливо, редкими пушистыми хлопьями кружась в свете фонарей. И невольно хотелось верить, что это какой-то особенный, благостный знак — снег перед Новым годом.
Было время того уже почти полного затишья, которое предшествует заветной полночи и когда на улице почти не бывает прохожих.
Сергей дошёл до ближайшего ларька, тот оказался закрыт, тогда он дворами добрался до ночного магазина, купил сигарет, поздравил девчонок продавщиц с наступающим праздником и пошёл обратно.
Тут у него в кармане зазвонил телефон. Номер был чужой, незнакомый. Он посомневался немного, но всё же ответил:
— Да.
— Здравствуй…
Последовало замешательство.
— Ира, ты что ли?
— Я.
— А как ты узнала мой телефон?
— Да вот так, узнала… Ты где?
— Домой иду…
— Запыхался… Что, Киска ждёт?..
Возникла пауза.
— Ты зачем звонишь? — спросил он сухо.
— А я теперь буду звонить тебе постоянно. И знаешь зачем? Чтобы ты не подумал как-нибудь, что у тебя всё хорошо… Чтобы ты объяснил мне: как дальше жить?.. Ну, скажи, как можно вот так — по-скотски, — я не могу понять: прожить пятнадцать лет, и как тряпку выбросить… на помойку. Кому я теперь нужна, кому? Как мне дальше жить?!
— Опять старая песня… Ну, найди себе кого-нибудь!
— А почему я должна кого-то себе искать при живом муже? Почему я по твоей милости должна становиться шлюхой? Я не для того замуж выходила, не для того ребёнка рожала…
— Слушай, ну отцепись ты от меня, отцепись! Достала уже! Ну не люблю я тебя, что мне теперь делать?
— Подожди, а как же… я вот в церковь ходила, батюшка сказал: любовь не перестаёт. Не перестаёт, ты понимаешь!
— Что ты несёшь?
— Нет, подожди… Не несёшь… Ты где пятнадцать лет назад был?
— Дура! Да я после армии «голодный» был. Формы твои увидел… и всё.
— А женился зачем?
— Ну, женился и женился, что из того… Дурак был…
— А венчание. Мы же венчаны, Серёжа. Бога побойся…
— Да ладно… А то мы одни… Развенчаемся…
— А вот нет никакого «развенчания», ты это знаешь?
— Тоже батюшка сказал?
— Да, и ещё сказал, что будешь ты перед Богом отвечать, за то, что брак разрушил.
— Я отвечу… Ты за собой смотри… Умная какая стала… ты смотри.
— Ты крест носишь?
— Отвали…
— Знаю, что носишь… Так неужели Христос для тебя пустой звук?! Ты ведь должен свой крест нести. Должен, слышишь! Хочется — не хочется, трудно — нетрудно, скучно — нескучно, а надо… и не просто нести, а донести его до конца — вот это и есть любовь, Серёженька, а не то, чтобы кувыркаться в постели с дрянью, которая разбивает чужую семью!
— Заткнись! — закричал он.
— Заткнись? А почему я должна заткнуться, почему? Назови хоть одну причину! И не вздумай отключиться, а то пока ты дойдёшь до дома — я успею позвонить этой лярве, и сказать ей, всё, что думаю… Я и домашний ваш телефон знаю, не зря в Телекоме работала, хоть и уборщицей…
Он выдержал трудную паузу.
— Ну чего тебе надо от меня? Денег?..
— А что ты думал, скажу: не надо мне твоих денег? Не скажу, не жди… Ты знаешь, что у нас свет отрезали за неуплату, что мы со Светюнькой в темноте сидим, а на праздник будем есть овсяные котлеты. Слышишь, овсяные котлеты на Новый год! А у тебя, что там… с праздничным столом всё в порядке? Шампусик купили уже?..
Ему вдруг стало совестно…
— Ну, будут деньги… должны появиться после Нового года… Потерпи немного. Я позвоню. А что это за телефон у тебя, откуда?
— Девчонки перед увольнением подарили. Сказали: сейчас без телефона никак, если будет трудно — звони. Номера свои записали… а кому сейчас легко…
В халупе у нас сырость… Ты же знаешь, что Светюньке нельзя в таких условиях жить. Где те деньги, что мы копили столько лет на квартиру? Вместе копили… Серёжа, опомнись… как же так можно! Я не понимаю… ты человек или зверь… неужели у тебя ничего, кроме нижней части туловища не осталось?.. Это же паскудство элементарное…
— Замолчи!
— Что… ты мне ещё рот будешь затыкать? А какое у тебя на это право? Какое?!. Ты вот резвишься, как кролик… А ты знаешь, что у меня уже полтора года мужчины не было… что я болею от этого?.. И это не пустяк… Батюшка сказал, надо стараться не думать об этом, молиться… Я стараюсь… но я же живой человек, Серёжа, не кусок дерева… Я монахиней быть не собиралась никогда!.. Врач сказал: «Нужна полноценная жизнь». А ты у меня эту жизнь отнял. За что?! Ну чего тебе не хватало, скажи… Ну почему нельзя человеком быть. Просто мужчиной… мужем… отцом нормальным? Это же так просто, Серёжа…
Ты скажешь — скучно. Так ты уже, кажется, не мальчик маленький, должен понять, что большая часть этой жизни состоит из этих самых «скучностей»… из рутины, каких-то забот, трудностей, которые надо преодолевать вместе, если мы семья… Вместе, слышишь, Серёжа! Нельзя же бесконечно искать удовольствий, как малолетки сопливые… Серёжа, что с тобой? Я рассказываю тебе такие вещи, о которых ты сам уже должен рассказывать… ребёнку своему, например… Знаешь, как Светюнька страдает без тебя… неужели ты не чувствуешь?! Она же любит тебя безумно: «Папочка, папочка!..» Да она меня, кажется, не так любит как тебя. И как же можно это всё предать, разрушить одним махом. И из-за чего?!! Безумие!
Связь неожиданно прервалась. Он стал искать номер в мобильнике, нашёл и позвонил сам.
— Алло, Ира, ты? Связь прервалась…
— Я бы ещё родить могла, Серёжа… Я ведь, дура, так и думала — сейчас квартирку купим и обязательно мальчонку рожу… или девочку… кого Бог пошлёт. Дура, только, что тянула так долго… Ну за что, Серёжа, за что ты так — взял и поломал всё. Как же можно после этого быть счастливым?.. Ты же нам жизнь искалечил! За что, скажи… Или я была плохой женой, Серёжа, или когда ты копейки несчастные в дом приносил я тебя попрекнула хоть раз? Или, может, Светюнька когда-нибудь была у меня неухожена, ненакормлена?.. А ты знаешь, что у неё туберкулёз обнаружили…
Даже врач, который не знает ничего о нашей жизни сказал: «Может у неё переживания какие то, стресс… это всё ослабляет организм… да и питаться ей нужно усиленно: мясо, масло…» А где я масло возьму, если меня как скотину выкинули с работы… хочешь — не хочешь — иди, и живи как знаешь… Кризис, говорят… Какая, же ты сволочь, Серый… если бы ты только мог это понять!.. Светюнька вчера взяла тот рисунок в рамочке, помнишь, что на серванте стоял, где написано ««Любимаму папи» и разорвала его в клочья. Разорвала и выкинула… Ты понимаешь!.. И как ты с этим жить собираешься?!
В трубке воцарилось тягостное молчание. Сергей чувствовал, что жена крепится, чтобы не разрыдаться в трубку.
— Ведь должен же человек хоть какую-то ответственность нести за свои поступки. Ты же не идиот… вменяемый, вроде бы человек… А знаешь, как раньше было… по законам церковным? Если человек разрушил свою семью, то он другую создавать не имеет право! Если раз не уберёг то, что ему Бог доверил, то как же в другой раз убережёт?..
— Ты ещё инквизицию вспомни…
— Не надо ёрничать. Ты сейчас отмахнуться хочешь… от правды, от суда Божьего… А я тебе не дам. И инквизиция здесь ни при чём. Ты человек крещёный, венчанный… значит должен дать ответ… и мерить свои поступки не человеческой только, но и Божьей правдой. И скажи мне, что я не права…
— Ты на своей церкви, я смотрю, уже совсем помешалась…
— Нет, Серёженька, помешался ты… На свободе своей помешался… которая на самом деле блуд и обман… я теперь это ясно вижу… По плодам, как батюшка сказал, узнаете их… Вот и узнала. Я теперь в храм ходить буду. И исповедоваться и причащаться… Я теперь только опору обретаю настоящую… Дура только была, что раньше к этому не стремилась… А за тебя я молиться буду… и батюшка… от болезни твоей, от безумия чтобы избавил Господь, чтобы ты опомнился!..
— Не лезь в мою жизнь, я сам знаю, что мне делать! — закричал он, но в этот момент услышал за спиной торопливые приближающиеся шаги и вдруг ощутил резкий и сильный удар по голове…
Дальше наступила тьма…
— — —
Большое счастье, что его нашли быстро — с пробитой головой в окровавленном снегу. Лихие люди оттащили его от тропинки на пустырь, сняли кожаную куртку, часы и обувь… Он бы быстро умер от потери крови и холода, но сосед вышел гулять с вислоухим бассетом, тот подбежал к человеку, стал лаять, и ни за что не хотел вернуться к хозяину, пока тот не подошёл сам…
Несколько дней Сергей Михайлович провёл в коме…
Приезжала на маленьком, изящном «Опеле» крашеная брюнетка в долгополой норковой шубе, с невыразимым ужасом, прикрыв ладонью рот, всматривалась в больного, потом нервно курила в коридоре у окна и салфеткой, глядя в зеркальце, утирала подтёкшую тушь…
Приходила и другая — в старомодной болоньевой куртке… молчаливая, тихая и всё сидела у постели… тоже всматривалась в родные черты, с мукой и состраданием…
«Всё будет хорошо, всё будет хорошо… — шептала она иногда, склоняясь к больному и с нежностью поглаживая его бледную, но тёплую руку… —
Всё будет хорошо, я верю…"
— — —
Так ведь бывает… правда. В воображении… в мечтах… в книгах, я не знаю. Но в реальности:
— Не лезь в мою жизнь, я сам знаю, что мне делать! — закричал он, хотел добавить что-то особенно злое, но в этот момент услышал за спиной торопливые шаги, быстро приближающийся скрип снега и сдержался. Мальчишка-сосед обогнал его, в пол оборота махнул рукой:
— С наступающим!..
И не было ничего: ни пробитой головы, ни отстранённого ужаса, ни молитв у больничной койки… Только короткие гудки в трубке и облегчение от того, что бывшая отключилась сама…
И всё так же скрипел под ногами снег. И металлическая дверь подъезда, пропустив «своего», замкнула круг. И было тепло прихожей, свет ночника в комнате, а на кухне — праздничный стол… сигаретный дым, нарядная, красивая жена… бой курантов в телевизоре… шипение шампанского и мимоходом, нежно опрокидывающее в бездну:
— Ну, давай… за нас… За счастье!!!