Жил-был в пустыне отшельник-монах,
С восходом вставал он, как истинный птах.
Трудился безмерно, лишенья сносил,
Насколько хватало физических сил.
Богу молился, искал жизни суть,
Пока не растряс Бес душевную муть.

- Послушай, отшельник, уже много лет,
Лишь только забрезжит солнечный свет,
Тебя угнетаю голодным трудом,
А ты всё живёшь, и тебе нипочём,
Старанья мои, я ведь тоже устал,
Давай сговоримся, предел мой настал!
Из трех прегрешений одно совершив,
С тобой мы оформим навечно разрыв.
Убей, соблуди или просто напейся,
Иначе на лёгкую смерть не надейся!

- Послушай, служитель ужасного ада,
Неужто твоё предложенье награда?
За долгие годы страданий в пустыне,
И мыслям моим, чтоб не сгинуть в пучине.
Если в итоге меня примет рай,
Ты смертью жестокой меня не пугай.
Убить человека, грех самый страшный,
По этому пункту сговор напрасный.
Мою чистоту подорвать хочешь плут,
Душа не приемлет похоть и блуд.
В жизни моей нет и мелких утех,
Раз перебрать — это вовсе не грех.

Сказано — сделано, город, трактир,
В мареве пьяном качает эфир.
Гул барабана, щелчки кастаньет,
Звон на груди и на бёдрах монет.
В сильных, упругих волнах живот,
Шепчет о чём-то чувственный рот.
Голову кружит вино всё сильней,
Стали девицы призывы грубей.
Движения танца и музыки звук,
Всё поглотил сердца бешеный стук.
Мир разорвался и в эту минуту,
«Рогатый» ревнивец интимную смуту,
Рычаньем животным внезапно прервал,
Кинулся тигром, шайтаном напал.
Огромным кувшином прикрылся монах,
Ступор сковал, обуял дикий страх.
Треснул под весом порожний сосуд,
От хруста и вопля пошёл нервный зуд.
Осколок ревнивцу разрезал гортань,
Была тоньше бритвы каждая грань.
Брызнула кровь в интенсивных толчках,
Ужас застыл в помутневших зрачках…
Хохот как гром сотрясал даль небес,
Летел от трактира с монахом злой Бес…