Он сидит на раздолбанном табурете — древнегреческий аполлон. Зажимает во рту мундштук, подкуривает сигарету. Проливает одеколон на расстеленную газету, чертыхается, мол, не прибрано, извини. Я не ждал тебя, да и /Боже правый/ между нами давно уже нет любви. От неё остались: стоящий в углу клавир, замолчавший после второй октавы и звенящий громко на ноте «ля»; две колоды игральных карт: от двойки до короля — как не крапь, при любом раскладе нам не выпадет флеш-рояль. И поэтому, Бога ради, уходи, прошу. Я устал.
И она собирает клочки бумаги, по привычке сметает сор и не смотрит ему в глаза. Всё, что он ещё не сказал — революция / форс-мажор. У неё внутри: двадцать изб, что ещё горят, необъезженных скакунов, чёрных бездн и дыр, на которых не хватит ни упряжи, ни заплат, ни воды.
И нет повода, чтоб остаться. И нет смелости, чтоб уйти.