«Возвращайся, — говорит она, — возвращайся», хоть не знает кем он ей обернётся завтра. Ей не нужно счастья. Нет никакого счастья там, где нет неосторожности и азарта. Он уходит, чтоб она вспоминала всуе имена, его которыми называла. Он уходит и не видит — она танцует и словами вслед, и сущностью над словами.
Они маются, голодные и слепые, каждый день ещё на капельку умирают, что-то ищут, не находят и ждут, что вспыхнут, и пространство им откроется меж мирами.
Он приходит снова, ей говорит «Que pasa? Почему зовёшь так тихо, молчишь так долго?», ночью манит и в неё окунает пальцы, чертит знаки по фарфору её ладони. Его тьма густая, чёрная как лакрица, его ночь крадется, запахом ноздри дразнит. Они смотрят друг на друга, в глазах двоится и глаза темнеют, равные вместо разных, и лежат у ног осколки её фарфора…
Она просит его ласки и издевательств, и смеётся, принимая любую форму потому, что научилась с ним раздеваться.
«Ненавижу» — говорит он. Идёт неделя её капельной, едва ли заметной смерти. От его любви/ножа у неё на теле не останется ни запаха, ни отметин, только память, разбираемая на части, чтоб кормиться ею словно костями псине.
«Возвращайся, — говорит она, — возвращайся…»
И слова целуют между лопаток спину.