Ты видал ли серо-голубые
Камешки на крымских берегах?
Вот такими у ребенка были
Ногти на руках и на ногах.
А видал ли ты на стебле тонком
Колокольчика лиловый зев?
Вот таким был ротик у ребенка —
Задыхался мальчик, посинев.
Человечек, нет тому причины,
В жизнь вошел, споткнувшись о порог,
Он живет три года с половиной
Как «сердечник», у него — порок.
Сотни стетоскопов изучали
От природы слабенькую грудь.
Терапия думала в печали:
«Я бессильна сделать что-нибудь!»
А мальчишку уж не носят ноги,
По ночам Холодные как лед,
Сердце матери стучит в тревоге:
«Кто же, кто же, кто его спасет?»
Согревая ручки дорогие,
Мать шептала: «Кто поможет? Кто ж?»
И тогда вмешалась хирургия:
«Это может сделать только нож».
На столе вертящемся, волшебном,
Под лучами ламп с зеркальным дном,
Вдруг заснул мальчишка сном целебным
И невиданным доселе сном.
Видит он, что по дороге едет,
Обгоняя все грузовики,
На большом, мужском велосипеде,
Подавая частые звонки.
Все быстрее вертит он педали,
Красный свет зажегся впереди…
Две руки в то время вынимали
Ребрышко у мальчика в груди.
Дальше… Дальше… Все как будто верно.
(Ох, не упустить бы сгоряча!)
Вот оно, сердечко, бьется мерно,
Лежа на ладони у врача.
Через маску коротки приказы,
А момент ответственен и строг,
Пальцы ищут, не уловишь сразу,
Где в сердечке маленьком порок.
А вокруг толпятся ассистенты,
В этот полный напряженья час,
Наготове держат инструменты,
От ребенка не отводят глаз.
А глаза! Хирурга глаз неистов —
Все в себя вбирающий кружок.
(Так глядят глаза парашютиста,
Перед тем как совершить прыжок.)
И вот здесь-то происходит чудо,
Говорить о нем я не хочу,
Что там пересаживать, откуда —
Это все понятно лишь врачу.
Но когда сердечко протолкнуло
Новых сил притоки в первый раз,
Сколько света сразу промелькнуло
В перегляде напряженных глаз…
Кончено. Момент традиционный:
Гасят свет — ребенок будет жив!
Гомоня, из операционной
Вышли все, хирурга окружив.
А хирург, склонясь к больничной няньке,
На ходу сказал:—А ну-ка, мать,
Ты мне там накапай валерьянки,
Что-то сердце стало уставать!