Самая любимая наша еда обычно не такая уж и вкусная, зато она непременно о чем-то, не столько еда, сколько сентиментальная композиция для зубов, языка, памяти и нёба.
Вот бутерброд с докторской колбасой, если запивать его сладким чаем, — история о том, как родителей нет дома и не будет до вечера, зато есть двухтомник Уэллса, читаный-перечитаный, заляпанный этим самым сладким чаем в особо захватывающих местах.
Жареная рыба — это о том, как папа вернулся с рыбалки, а мы его ждали-ждали, даже волноваться начали, потому что никаких мобильных телефонов в то время и в помине не было, позвонить, узнать, как дела, — невозможно. И вот он пришел наконец, пропахший рекой, с красным от солнца индейским лицом, и весь кухонный стол в чешуе, и на раскаленной сковороде шипит масло, и ужин у нас будет почти праздничный, и хорошо.
Или, скажем, компот — восхитительная история о первых летних каникулах, когда всякий день казался бесконечным, а пляжное безделье было увлекательней любой игры. Родители волокли с рынка фрукты — ведрами. Сидели на кухне, перебирали, поругивая лукавых крестьян: вот, дескать, сверху, напоказ, вишня хорошая, а снизу — вся подавленная. И абрикосы битые. Из всего этого битого-давленого варили компоты, какие должны бы, по-хорошему, фонтанами бить из земли в раю, а иначе вообще непонятно, зачем этот рай нужен.
А, к примеру, свежий белый батон — история о том, как два человека семнадцати, что ли, лет от роду опоздали на последний троллейбус и бродили всю ночь по городу, потому что расходиться по домам не очень-то и хотелось, а такого дома, куда можно было бы вернуться вдвоем, не было, конечно — откуда? Когда закончились сигареты, стали подбирать бычки, азартно соревнуясь, чья добыча длиннее; потом увидели, как к булочной подъехал грузовик с горячим хлебом, наскребли по карманам какую-то мелочь, купили горячий еще батон, разодрали на куски, по-людоедски урча.
А пирожки с капустой и яйцами…
Нет. Пора взять себя в руки и остановиться.
Я это все к чему. Все эти наши сентиментальные пиршества — они, конечно, по большей части чудовищная, вредная для организма пакость, с точки зрения всякого разумного диетолога. А с точки неразумого диетолога — и вовсе смертельно опасный яд, похуже ядерных отходов. Так вот. К черту диетологов. Все, что делает нас счастливыми, полезно, по крайней мере изредка.
Идите, идите уже за пирожным. Или за селедкой. Или за батоном и докторской колбасой. Ибо — каждому свое.