2.
Как-то во дворе прямо под фонарем
двое пинали девчонку, вокруг — никого,
а Макс шел из зала, где по своей природе
осваивал навык получать и выдавать по морде.

Первый отхватил в дыню и не стал продолжать,
второй вынул нож, а Макс — улыбку половиной рта.
В кино длятся дольше подобные эпизоды,
а тут — секунда, полшага и вот в итоге

На асфальте остались зубы второго и два пальца Макса.
Мизинец и безымянный. Кровь на них начала сворачиваться,
пока он майкой перетягивал себе кисть,
думал «Ёптваю! Ебись оно провались!»

У нее — глаз не открывается, губы в лепешку,
что-то мычит тем, кто ее искорёжил.
Он посмотрел и не сразу поверил:
она звала: Лёша, постой! Леша, прости меня стерву!

3.
Ну ступенях травмпункта Макс впервые курил взатяг.
Думал, что это только его косяк,
что мог бы и пройти мимо, дома бы не узнали,
хотя как потом в глаза смотреть пацанам в зале?

Пальцы не пришили, тут не Пиндосия:
перекись, повязка, справка в школу.
Он привыкал потом перед спаррингом
На левый кулак мотать больше, чем на правый.

4.
А ты решил, что оставлять это так нельзя,
через корешей пробил адрес, пришел ждать,
курил у подъезда, нет, не желая крови,
а в глаза посмотреть: «Ну чо, как здоровье?»

Вот идут они, ближе, ближе.
На ней темные очки, значит он ее так и пиздит.
Ты швырнул бычок, поднялся навстречу,
он пятится, башку прячет, пищит «не бейте».

А мужчину в бою или женщину в родах
остановить можно разве что паровозом.
Ты понимаешь, что тебе двух секунд хватит,
чтоб обоих положить, да, так чтоб никогда не встали.

Но от этого не вырастут у Макса пальцы,
и след на бедре его матери не разгладится,
даже зубы вот этому уже не вставишь.
Так зачем ты здесь? Кому это надо?

Они сидят, обнялись, дышат,
остро чувствуют себя живыми.
А ты смотришь то на них, то в небо,
потом плюнул и ушел, и ничего не сделал.

Потом на кухне ты молчал мордой ей в колени.
Макс припёрся к вам, взрослый, здоровенный.
И впервые называл тебя отцом, а ты его сыном,
но вы не помните этого, пьяные были сильно.