Слабонервным лучше не читать...
Казалось бы, что может быть святее, бескорыстнее, чище материнской любви? Но у сотен первобытных племен священнейший долг матери — убить одного из двух детей-близнецов (а иногда и обоих). На такую же гибель, без надежды на пощаду, обречен и всякий мало-мальски «неудачный» ребенок — хромой, кривой, косоглазый, не говоря уже о заведомых уродах.
Смертельная опасность подстерегала малыша не только сразу после рождения. Новый роковой момент наступал, когда у ребенка прорезывались зубки. Если это происходило в не совсем обычном порядке (например, первый зуб прорезывался вверху, а не внизу, как обычно), у многих племен Австралии еще в XIX веке, а немного раньше — и у многих народов Европы и Азии, мать выполняла свой смертоносный долг по отношению к племени так, как его понимали сородичи.
Впрочем, детей убивали не только в случае малейших отклонений от нормы. В обычае у многих племен было убивать детей и тогда, когда они совершенно нормальны и здоровы, но их из-за засухи, скажем, оказывается трудно прокормить.
Еще в XI веке в Норвегии отец в подобном случае относил свое дитя в безлюдные холодные горы и оставлял там на погибель.
Основателю мусульманства пророку Мухаммеду пришлось специально выступить против такого обычая. «Не убивайте детей ваших, боясь бедности: мы дадим им пропитание, как вам», — гласит одна из сур Корана.
А древнееврейский пророк Моисей сам был найден младенцем в тростниках, в корзине, качающейся на воде.
По-видимому, если случайность и спасала таких брошенных детей, это считалось делом божественных рук. Во всяком случае, один древний восточный царь в составленной им хвастливой надписи особо подчеркивал, что его нашли в корзине, плывущей по реке. То есть не скрывает, что был обречен насмерть матерью, но гордится тем, что боги вмешались и спасли его. Подобная история произошла и с легендарными основателями Рима — Рэмом и Ромулом.
А теперь о любви и верности не материнской, а супружеской.
В древнеиндийской поэме «Махабхарата» главная героиня ее красавица Драупади является законной женой пяти главных положительных героев эпоса — братьев Пандавов. И она горячо любит всех своих супругов:
«Нет, — сказала она, — я не боюсь и не тревожусь, когда вижу Одхиштира. У него лицо цвета бледного золота, у него большие глаза, выдающийся нос, тонкая талия… Он — мой супруг! Другой, что стоит на колеснице, сдвинув брови и стиснув губы, длиннорукий, высокий, как дерево, — это Врикодара, также мой муж! Этот ловкий стрелок из лука, чья рука верна, тверда, полный уважения к старшим — это Арджуна… он — мой супруг! Этот юноша, славящийся своей красотой, непреклонный и властный, дороже мне, чем жизнь; это герой Накула, и он мой муж! Наконец, этот яркий, как луна и солнце, блестящий оратор, полный знаний, чье слово звучит для самых мудрых, этот герой, пылкий и сильный разумом, это Сахадева, и он — мой супруг!»
И прекрасная Драупади многократно прославляется за свою верность, скромность, благородство. Естественно: многомужество и до сих пор нормальная форма брака в Непале, Тибете и некоторых других районах земного шара. И «Махабхарата» только лишний раз подчеркивает, что моральные нормы — порождение определенных форм социального развития, они вовсе не вечны и не неизменны.
У множества народов сохранились обычаи, в которых ученые склонны видеть пережитки моральных норм тех далеких времен, когда еще не существовало парной семьи.
У некоторых племен Северного Кавказа обычай требовал, чтобы мужчина и женщина после свадьбы довольно долго продолжали ходить на гулянья холостой молодежи. При этом молодожену просто приписывалось вести себя так, словно он холостяк, ничем не связанный. Он обязан был ухаживать за другими женщинами, а жена не имела права не только как-то проявить ревность, но и вообще показать, что у нее есть на него особые права.
Первые несколько лет брак (о котором, между прочим, известно всем в ауле) тщательно «скрывается». Супруги не поселяются вместе. Муж, проявляя чудеса изобретательности, проникает к своей законнейшей супруге через окно, причем должен делать это не слишком часто.
По прошествии некоторого времени супруги все-таки начинают жить в одном доме, но вне его по-прежнему делают вид — «мы только знакомы, как странно, как странно…».
Еще удивительнее вытекающие из такого утаивания семьи отношение мужчины к собственным детям. Пока они не станут подростками, а иногда и позже, отец не только не уделяет им внимания, но и вообще притворяется, что не замечает своих сыновей и дочерей.
В конце XIX столетия произошла полуфантастическая история. Несколько мужчин стояли на краю аула у глубокого ущелья и мирно разговаривали. Ребенок одного из них играл поблизости, нечаянно поскользнулся и чуть не скатился в пропасть. Отец, ни на секунду не прерывая разговора, быстро шагнул вперед и успел наступить ногой на край рубашки младенца, задержав его на краю обрыва. Затем разговор взрослых продолжился. Отец считал, что не имеет права открыто обратить внимание на собственное дитя даже в таком необычном случае. Со стороны же других мужчин было бы неделикатно и невежливо заметить, что их друг нарушил правила приличия. А что делать с вопящим от страха младенцем? Эту проблему разрешила подбежавшая девушка-подросток, выхватившая ребенка из-под ног у мужчин.
Иногда в пору мужания мальчика отец словно снимал с себя запрет и начинал сам открыто воспитывать сына. Но бывали случаи, когда формальное признание отцом своих детей откладывалось на неопределенный срок, а порой его так и не происходило.
Рассказывают, что некий натуханец (одно из адыгейских племен) возглавлял набег, в котором был убит его красавец сын. После боя отцу сообщили о случившемся. Тот в ответ приказал отнести тело в другое место, подальше: «Не выношу близости своих детей».
Еще совсем недавно у сванов в Грузии нельзя было спрашивать мужа о здоровье жены, а у кумыков в Дагестане обычай предписывал мужу и жене жить в разных отделениях дома и обращаться друг к другу только в третьем лице.
Некоторые ученые считают, что в обычаях такого рода могут появиться древние запреты, касающиеся парной семьи. Ведь в пору группового брака мужчина и женщина, решившие жить вместе, совершали преступление перед обществом. Они лишали всех остальных мужчин и женщин племени исконно принадлежавшим им прав. Вполне естественно, что это надо было скрывать. И уж конечно, мужчина должен был скрывать, что знает, кто среди множества детей племени — его собственные сыновья и дочери. Можно себе представить обвинительные речи далекого прошлого, в которых старики указывали на губительное развитие эгоизма у единоличных мужей и отцов и предсказывали раскол племени и распад его на отдельные семьи, а значит, — на погибель.