У нас дома собака живет. Большая собака, мастиф, Зойкой ее зовут. Добрая очень, только котов, как полагается, не любит, а заодно и всю другую четырехногую и пернатую живность в округе. Ну, что тут поделаешь — не любит, и не любит. А еще у нас дома часы есть, с кукушкой на батарейке. Кукушка в доме поселилась раньше Зойки и каждый час свои положенные «ку-ку, ку-ку» долдонит, лет пять как уже.
Собака кукушку невзлюбила сразу — может за натуральность долдонства, может потому, что дотянуться до нее не может. Только для Зойки это не повод отступаться. Говорю ж, мастиф — благородных кровей леди, сдохнет скорее, чем от своего откажется. И вот уже год, каждый час, когда кукушка вылезает из своего дупла, собака садится напротив и начинает гавкать.
Вы слышали, как лает стокилограммовая мастифиха? Нет? Я вам завидую. Потому что мастифиха может лаять даже и негромко, но мимо ушей ее мнение пропустить сложно, нереально практически. Впрочем, мы в конце концов научились не обращать внимания, иначе б давно с ума сошли. Сами представьте, каждый час одно и то же: «Ку-ку, ку-ку! ГРРАФ-ГРРАФ! Ку-ку, ку-ку! ГРРАФФ-ГРРАФФФ!» И так до конца боя. И в двенадцать ночи — тоже, ровно двенадцать раз. Честное слово, мы пытались собаку отучить, чего только не делали — бесполезно. Жена в сердцах хотела кукушку демонтировать, но тут уж я в позу встал — еще не хватало у собственной собаки на поводу идти! Так и привыкли не обращать внимания.
А сегодня оно случилось, в семь вечера. Я даже не сразу понял что — я в другой комнате сидел в это время. Услышал только привычный скрип открывающихся кукушкиных ворот (это китайские часовщики почему-то решили, что дупло со скрипом открываться должно), услышал первое «Ку!..», и первое «ГРРАФФФ!..» в ответ, а потом вдруг стало тихо, на целых три секунды.
А потом я услышал плач, иначе это не назовешь. Сначала плач был тихим, потом он стал громче, потом совсем громким. Из кресла я вылетел кубарем. Не знаю точно, что именно я думал в это время, но липким потом покрыться успел. Вбегаю в прихожую, где живет кукушка, и вижу картину: на полу перед часами сидит Зойка, и по ее и так грустной мастифьей морде бежит слеза. Зойка, не отрываясь смотрит на тупо молчащую кукушку, свесившуюся из дупла, и плачет: «Ау!.. Ау!..» Ритмично плачет, в том же темпе, как она весь этот год на кукушку рычала. И лапой в сторону пластмассовой птахи делает, то ли пожалеть, то ли помочь ей хочет, но не достает…
Объяснять Зойке, что пластмассовое чучело ни помереть, ни заболеть не может, я не стал. Просто опрометью кинулся за новыми батарейками, подтрясывающимися руками их поменял, и вернул стрелки назад, на семь часов. Кукушенция, как и ожидалось, по смене батареек заползла со скрипом внутрь, потом с тем же скрипом вылезла обратно и задолдонила привычное «Ку-Ку». Ну, и «ГРАФФ-ГРАФФ» в ответ было оглушительным. Зойка разве что не плясала, и с таким собачьим счастьем она на меня смотрела, наверняка решила, что я самый великий в мире доктор.
В восемь вечера все было в порядке. «Ку-ку» и «ГРРАФФ-ГРРАФФ» эхом ходили по дому. Зойка по-прежнему хотела добраться до кукушки и сожрать ее. Все, как обычно…
Одному радуюсь, что все это случилось, пока жена с сыном в отпуске были. Они б мне, наверняка, смену батареек у проклятой кукушки не простили. А так — нормально, «Ку-ку», и «ГРАФФ-ГРАФФ», каждый час, и в двенадцать ночи тоже. Все лучше, чем слушать собачий плач по ее непримиримому другу.