Есть два вида любви. Можно сказать, что их гораздо больше, — двадцать два,
двести двадцать два, столько же сколько влюбленных, — но на самом деле от участи не спрячешься.
С одной любовью можно еще что-то сделать, с другой — ничего. Одна протекает
мирно и счастливо, начинаясь знакомством в своем, уютном привычном кругу.
Затем медленное движение друг к другу, наилучшие пожелания близких,
возрастающая взаимная приязнь и, наконец, привычка. Другая обрушивается
внезапно, со всей катастрофичностью непрошеного счастья, со всем жаром
мгновенного узнавания, — обрушивается, не щадя и не спрашивая, не дав ни опомниться, ни защититься от неизбежности. Первая заканчивается
благополучно, венчанием или добропорядочными совместными уик-эндами с выездами за город или к общим друзьям. Так или иначе — этот поезд идет по графику. Вторая неуправляема как бешеный экспресс без машиниста, рушит
семьи, опрокидывает надежды, обо всем заставляя позабыть, на все блаженно
махнуть рукой, — и никогда не доводит до добра. Мечтая о такой любви,
мечтай обо всем, кроме благополучного финала, — ни к чему растравлять себя
несбыточными надеждами. Рано или поздно любящие, вырванные каждый из своей
жизни страстным, неумолимым притяжением, усталые и сломленные, вернутся на круги своя. Вокруг — мир, навсегда лишившийся красок; унылый пейзаж
катастрофы, с корнем вывороченные деревья, клочья травы, остовы сметенных
зданий под безнадежным бесцветным небом, которому уже не засиять.
Эта страсть не протекает безмятежно: в безмятежности нет страсти. Если
судьба из милости заранее устранила барьеры, не обременив любящих семьями,
нищетой или робостью, — любовь воздвигает препятствия сама себе, мучит
изводит, сводит с ума обещанием невыносимого счастья, за одно мгновение
которого двое беззащитных безумцев отказываются от всего, кроме друг друга.
Мир становится враждебен им в ту же секунду как на беду свою они впервые
встречаются взглядами — на случайной вечеринке, на автобусной остановке, в убогом кафе на окраине. Не ждите, чтобы благополучные любовники вызывали
такую ненависть, — их проводят добродушным подмигиванием, поощряющей
усмешкой. Но благополучные любовники не знают такой страстной изводящей
тяги друг к другу, заставляющей забывать о любых приличиях в баре,
картинной галерее или мебельном магазине, — пусть смотрят, пусть видят,
пусть завидуют втайне, ибо втайне о миге безумия грезит каждый.
Благополучных влюбленных тянет друг к другу, ибо их жизни изначально
похожи, так любят пастух и пастушка. Их сплачивает общая любовь — не друг к другу, а к покою, расчисленному бытию и надежной почве под ногами. Не так
у внезапной, сумасшедшей любви, выбирающей жертв наобум. Принц и нищая.
Странствующий рыцарь и жена дровосека. У таких влюбленных почти ничего
общего, кроме какой-то одной, потаенной, самой болезненной струны, вроде
книги прочитанной обоими в детстве, или парка мимо которого они бегали в школу. Их ничего не роднит, кроме единственной, никому не известной черты,
— кроме которой оказывается никогда ничего не было.
Такая любовь срывает любые маски. Один всегда был повелителем, другой —
втайне — всегда жертвой. Их встречи коротки и случайны, ласки ненасытны, во время дневных разговоров или блужданий все напоминает им о ночах. Постель
их крепость, и дом, их последнее и единственное пристанище. Этого не было и не будет ни с кем другим — только сейчас, пока их страсть запретна и будущее неясно, хотя оба догадываются о худшем. Они знают, что судьба
глядит за ними пристально, пристальней, чем за любовниками-друзьями,
благополучными партнерами в обоюдно признанной игре. Обреченные любовники
знают, что время их коротко и будущее печально. Они торопятся прожить
отпущенный миг так, чтобы обнищавшим, смирившимся, изломанным и опустошенным, им было что вспоминать.
Эта любовь изобретает свои словечки, клички, условные знаки. Она как может,
отгораживается от мира, никого к себе не подпуская. Эта любовь — объект
презрения и насмешки. Она опустошает и губит. Она калечит. Она сродни
смерти. Двоим, предназначенным друг для друга, — лучше никогда не встречаться.
Но только это и зовется любовью. Все остальное, что претендует на ее имя, —
подделка для бедных, жалкий заменитель, утешение для тех кого, не задел
ураган. Пусть себе думают, что любят.
Мы знаем.