знаешь, мне уже две недели совсем ничего не снится
и не пишется, не смеется, не говорится…
я загрузила себя работой, придумала сто два дела,
убедила себя в том, что я и не хотела ничего, не хотела
ни тебя не хотела, ни смеха твоего не хотела,
ни жестких волос, ни мягкого мятного тела…
и теперь мне уже две недели совсем ничего не снится,
только горько естся и горько спится.

знаешь, мне уже две недели никто не звонит домой
говорят, ты сменила номер, теперь мы не знаем твой,
а я не могу подобрать себе ни номера, ни судьбы,
открываю справочник, собственный справочник, а там только — бы.
там написано, что не будет ни нежности, ни борьбы,
ни губ твоих пряных, а только сплошное — бы.
сплошное условие, не выполняемое до конца ни одной судьбой,
и расстояние, чертово расстояние между мной и тобой.
и две недели я засыпаю под связанным не-тобой дрим кетчером,
он видимо ловит все, и вроде бояться нечего,
но я иногда думаю: что если все мои сны до последнего,
он отдает… тебе? может, мне присылали и города летнего,
и улочек не-московских, и сада, и несовершеннолетнего
мальчика из сладких грез де сада, и трамваи со звоном летящие безбилетные…
но пока — я закрываю глаза, засыпаю вечером,
и просыпаюсь утром: пустая, выхолощенная, беспечная.

мне уже две недели совсем ничего не снится.
снимаю ловушку. закрываю к тебе окно.
приснись мне, пожалуйста? маленькой, круглой СИНИЦЕЙ,
поедающей на моей ладони пшено…