снег… он ухитряется залетать даже во сны… даже в лето, потому что зима мне почему-то никогда не снится…
В середине месяца, когда распускаются и начинают пушить тополя, на все живое снисходит тихое летнее умиротворение. Голуби важно расхаживают по колено в теплой, липнущей к лапкам поземке, котята, дурачась, гоняются за белыми клочьями, а воробьи хозяйственно подбирают их для выстилки гнезд уже второго в этом году выводка. Селяне же, забыв, как три месяца назад ругали опостылевший, все никак не желавший сползать с пашен снег, умиленно наблюдают за неспешным полетом его брата-близнеца, не тающего, но и не жалящего.
И дымчатый детеныш с голубыми глазами беззаботно кувыркается в траве, еще не зная, что через полчаса на поляну выйдут люди, которые не спутают его ни с волком, ни с человеком. А если бы и знал — что с того? Ведь у него есть мать, которая непременно придет ему на помощь и защитит от кого угодно.
Он даже представить себе не может, что она опоздает. Всего лишь на десять минут. Всего лишь на разделяющую город и логово версту.
И никогда его больше не увидит…
…Я ненавижу тополиный пух…