В Раю только Ангелы

Единственная непокорная часть Володи — шевелюра. Во всем остальном он являет собой образец смирения и возведенной в высокую степень деликатности. Даже на занятия он приходит со значительным запасом времени, чтобы уж точно никого не заставлять себя ждать.
Сегодня ему, как и всем его товарищам, предстоит большая и ответственная работа — подготовка к Пасхальной ярмарке. В ожидании товарищей Володя прихорашивается перед зеркалом, пытаясь придать верное направление косматому чубу. Через пять минут упорной борьбы Володя обреченно опускает руки и вздыхает:
— Жаль, расческу забыл, теперь уж совсем не человек… гаррипоттер какой-то… безобразие одно.
Говорит Володя тихо-тихо, скороговоркой, временами кажется, будто ныряет он в какие-то только ему ведомые миры, недоступные нам, простым смертным, как говорят, не то по грехам, не то по узости мышления. Он стоит ко мне вполоборота, обращаясь ко мне и в то же время оставляя за мной право не участвовать в разговоре. Такая вот щепетильность.
— Знаете… У меня папа есть… Я его люблю очень… Ну, и маму, конечно же, тоже… Мне, знаете, очень надо с папой поговорить… Столько накопилось…
— Конечно, поговори, Володя, за чем дело-то стало?
Володя задумывается. Прислоняет согнутый указательный палец к подбородку. Посмотришь со стороны — молодой ученый, не иначе. Погрузился в свои научные думы.
— Тут ведь вот что, — возвращается ко мне Володя, — я ведь не знаю, где папа живёт… Я и лица-то его не помню… У него же семья другая есть… дети там. Ну, вы же понимаете?
Володя бросает на меня кроткий взгляд — высшую степень дерзости в его понимании — и тут же отводит глаза, но за это мгновение я успеваю почувствовать, как разряд электрического тока прошивает нутро и оставляет на сердце рваную рану. Ещё бы я не понимала, дорогой мой.
Наконец появляются Володины друзья, коридор наполняется смехом, шумными веселыми разговорами и вся компания исчезает за дверью керамической мастерской. С облегчением проглатываю застрявший в горле ком.

Где ты, Володин папа, на каких далёких планетах твои следы?

— А вы не хотите нам помочь? — обращается ко мне, приоткрыв дверь, хозяйка мастерской.
— А можно? С удовольствием, конечно, только я ничего не умею.
— Не страшно, ребята помогут.
На длинном широком столе разложены глиняные тарелки, подсвечники, рыбки, зверюшки. Есть очень красивые работы, уже раскрашенные и заглазурованные. Ребята берут надо мной шефство. Им это очень приятно — ощутить себя зрелыми мастерами. Мне дают кисти и наперебой объясняют, как надо пользоваться красками, чтобы не испортить работу. Поначалу внимательно следят за моими топорными движениями, но вскоре переключаются на беседу и забывают обо мне.
Володя сидит слева от меня и раскрашивает какую-то фигурку. Лицо художника озарено тихой радостью, от которой у меня на душе становится уютно и покойно.
— Что это ты раскрашиваешь? — спрашивает Рустам.
— Ангела. Я его в прошлый раз слепил. Вот теперь раскрашиваю.
На лице Рустама появляется довольно странная улыбка.
— Лучше бы ты черта сделал!
Я подпрыгиваю на месте. Володя же абсолютно спокоен, как бывает спокоен человек, доподлинно осознающий свою правоту.
— Нет. Я сделал Ангела. Ангелы… они в Раю живут.
Рустам прищуривается и не без ехидцы вопрошает:
— А ты думаешь, в Раю чертей нет?
— В Раю? — переспрашивает Володя, — Нет. В Раю только Ангелы.
Володя продолжает влюбленно смотреть на глиняную фигурку. И тут я замечаю, какие тонкие и нежные черты у Ангела, какие грустные и добрые у него глаза, совсем живые, и меня озаряет: никак художник своего знакомого изобразил.

… и собеседниче Ангелов …

Где ты, Володин папа? На каких далеких планетах твои следы? Твоему сыну так много надо тебе рассказать: накопилось.