Когда подкатила «скорая», все было кончено: нелепо свесившись с постели, 82-летняя Евдокия Павловна Быкова не подавала признаков жизни. Рядом, оставляя на полу кровавые дорожки, корчился ее престарелый муж. Он отталкивал докторов и хрипел:
— Пустите… За Евдокией пойду!
Быкова увезли в больницу. Там и выяснилось: после убийства жены 83-летний пенсионер хотел покончить с собой. Позже, когда пришел в себя, с него взяли подписку о невыезде, и начались следственные действия.
…Дверь мне открыл высокий сутулый старик. Он сильно прихрамывал, крупные морщинистые руки дрожали, небритый подбородок прыгал. То и дело утирая глаза, провел вглубь прокуренной квартиры и первым начал разговор:
— На кой мне жизнь без Дуси? Все равно как без глаз и без рук.
— Так вы ж ее сами…
Быков поморщился:
— Эх, дочка! Если не любила по-настоящему, не поймешь.
И, выкурив папиросу, поведал свою историю.
«Жди меня!" — С Дусей мы в Урене росли. Сейчас это город, а в 30-х — село Трехсвятское. Староверы там жили. Родители рано умерли, а меня тетка в ремесленное определила. Дусю я и раньше знал, а тут на вечерке она возьми и выйди в круг: маленькая, носик уточкой.
Тетка Гришиной любви не одобрила:
— У нее родичи пьющие, сестер трое. — И пригорюнилась: — Гриня, мечтаю я, чтоб ты в институт поступил!
Не сбылись теткины мечты. В июне 41-го Григорий рванул записываться в добровольцы. Но офицер, глянув в паспорт 16-летнего парня, ухмыльнулся:
— Мал ты для фронта. Давай лучше на воензавод.
Так Гриша Быков оказался в Горьком.
Старик-убийца сидит напротив. Уставший от жизни, с потухшим взором. Вздыхает:
— Мне б до суда дожить. Покаяться. Я же человек! Фронт прошел!
Добровольцем Гришка записался в 17 и приехал попрощаться с Дусей, а она в слезы:
— Вдруг убьют? Я же, я…
И, отбросив стыдливость, стала раздеваться. По-девичьи неловко предлагала себя, а он стоял, обалдев от счастья и накатившей нежности. Уже потом, насытившись, долго смотрел в ее заплаканные глаза, гладил растрепавшиеся волосы:
— Вернусь я! Ты, главное, дождись!
«Моя кровь — ее кровь!"И потекли годы войны, перемалывая в жутких жерновах человеческие жизни. Гришу война пощадила. Вернулся из-под Берлина после ранения в легкое, харкая кровью, и скорей к Дусе.
— А ее нет — подалась с сестрами из села в Горький к свояченице, — говорит старик. — По дороге под бомбежку попала: сестрички так и остались в поле лежать…
Нашел он Дусю. Кинулась к нему, дрожит, а через всю косу седая прядь. Так, прижав к себе, и повел в ЗАГС. А дальше закрутила жизнь: Григорий работал на «Красном Сормове», Дуся на стройке. Но истерзанная Дусина душа просила не материального, а извечного женского — детей!
— Не дал Бог… — вздыхает Быков. — И к лучшему. Разве б они простили мне Дусину смерть?
Он отворачивается, а по небритым щекам все катятся слезы.
Прошло 10 лет. Дуся перешла в домостроительный комбинат, Григорий в бригадиры выбился. А как-то его на работе позвали к телефону. Захлебываясь от слез, напарница жены кричала в трубку:
— Дусю кирпичом завалило. Кран кладку зацепил!
Врачи скрывать не стали:
— Кровопотеря. Нужна редкая, 4-я группа крови.
— Так у нас с ней одна кровь. В смысле группа! — обрадовался Григорий.
Через пять минут он, лежа рядом с женой, смотрел в ее бледное без кровинки лицо и чувствовал, как по капельке в нее переливается его жизнь.
«Не будет сыночка…"Никогда не задумывались? Чем сильнее стремимся получить желаемое, тем быстрее оно ускользает. Когда Быковым было под сорок и оба похоронили мечту о ребенке, Дуся… забеременела! От счастья едва не летала. На стройке перешла на легкий труд, а дома шила голубенькие чепчики, распашонки, ползунки.
— А если девочка? — ласково спрашивал Григорий.
Но Дуся крутила головой:
— Не-ет, мальчик, и чтоб на тебя был похож.
Через несколько месяцев у Дуси заметно округлился живот. Григорий старался быть рядом, но неясная тревога, будто предчувствие, иглой впивалась в сердце, а жена успокаивала:
— Все будет хорошо.
Не вышло. Судьба все по-своему решила: в марте у Дуси подскочила температура, появилась мелкая сыпь. Участковая всплеснула руками:
— Краснуха! Это ж урод родиться может… Надо…
И осеклась, глядя, как лицо Дуси заливает смертельная бледность. Сквозь дурноту женщина шептала:
— Все равно буду рожать…
За два месяца до родов плод перестал шевелиться. Срочно вызвали искусственные роды, но ребенок родился мертвым. На Дусю было страшно смотреть. Она чувствовала себя, словно выпотрошенная рыба.
— Будут у нас еще дети, — утешал Григорий. Она слушала, кивала сквозь слезы. Но больше Дуся так и не забеременела.
«Больно!» Из показаний свидетелей:
— Супруги Быковы жили дружно?
— Как два голубя. Когда Евдокию парализовало, Григорий за сиделку при ней был 8 лет…
Первый инсульт у Дуси случился, когда Григория с подозрением на инфаркт увезли прямо с работы. Тогда еще относительно сильный мужик, он быстро выкарабкался: по-прежнему воевал на работе с хапугами и понимал, что не вписывается в постперестроечную жизнь. Когда у Дуси вновь онемела правая рука и она слегла, испугался. Продал дом в Урене, ушел с работы. Жили на две пенсии, а деньги за дом пошли на лечение.
— Тогда удалось Дусю поставить на ноги, — вспоминает старик. — И мы еще целых 10 лет вместе были. А потом…
Из протокола следствия:
«Труп Быковой Е. П. с перерезанным горлом обнаружен в квартире по Добушевской улице, д. 2, в 13.00. На подушке и одежде следы крови. В ванной — бритвенное лезвие. Также со следами крови».
Второй апоплексический удар уже очень пожилая Дуся перенесла тяжко: отнялись речь и вся правая сторона. Дуся лишь смотрела на Григория, а он, скрывая слезы, подбадривал:
— Ничего, выдюжим! — и тайком глотал нитроглицерин. Сильно доставало сердце, а Дусю нужно было повернуть, накормить. И так многие годы. Она все понимала и даже в этой страшной своей старческой немочи не потеряла женской стыдливости. Когда Григорий, задирал ей рубашку, чтобы подмыть, отворачивалась, содрогаясь всем телом от ненависти к себе. Такой ей не хотелось жить. К тому же донимали жгучие боли: тело будто плющило, сжимало так, что темнело в глазах. Не в силах жаловаться, она мычала и коряво писала левой рукой на клочке бумаге: «Больно!»
«Помоги мне, Гриша!»
В ту ночь Дуся долго не могла заснуть. Сидя в инвалидной коляске, вспоминала всю их с мужем долгую жизнь. Понимала: Гриша совсем старик, что если умрет первым? И кому тогда нужна парализованная старуха? Нет, уйти первой должна она. Но как? Разве муж согласится помочь? От ужасных мыслей тело опять начинало ломить, Дуся была готова кричать. Нет, этому нужно положить конец! Она больше не выдержит! Замычала, заплакала и, подозвав мужа, нацарапала на листе: «Помоги… Убей… Прошу…»
Он отшатнулся, но Дуся пристально смотрела мужу в глаза, и в них он читал жуткую выстраданную мольбу.
Прошел месяц. Дуся лежала, безучастно глядя в угол. Григорий подошел, обнял, но она не ответила даже подобием улыбки. А скоро стала напрочь отказываться от еды. Плакала и царапала на бумаге: «Не люблю!»
— Не любишь кашу? Потереть яблоко? — не понял Григорий.
Но жена смотрела на него пронзительно, почти злобно, и до него дошло:
— Меня не любишь? Потому что не хочу…
«Помочь уйти», — нацарапала она.
В глазах Дуси, как в зеркале, отражались любовь и ненависть к нему, единственному, кто может, но не хочет облегчить ее страдания. И Григорий не выдержал.
— Решился, потому что любил ее очень, — шепчет старик. — Дал снотворного, а потом полоснул лезвием по горлу, чтоб наверняка.
Кровь мгновенно залила постель. И Григорий вдруг остро, будто ужалила оса, понял, что сотворил. Как мог? В ужасе бросился вызывать «скорую» для Дуси и уже, не думая и ничего не ощущая, тем же лезвием полоснул себя по венам.
— Такому дураку, как я, жить не стоит, — смотрит он мне в глаза. — В сердце ножом себя бил, да рука дрогнула. Суд скоро. Вот и буду просить самый тяжкий срок.
И тихо добавил:
— Жаль, что смертную казнь отменили.
Когда номер готовился к печати, мы узнали: Григорию Быкову, учитывая старческий возраст, сопутствующие болезни и обстоятельства дела, определено наказание — 4 года условно.