Давно в школе мы на День Победы читали стих до сих пор помню и плачу!
Их расстреляли на рассвете,
Когда вокруг редела мгла…
Там были женщины и дети,
И эта девочка была…
Сперва велели им раздеться
И стать затем ко рву спиной.
Но прозвучал тот голос детский,
Наивный, чистый и живой:
«Чулочки тоже снять мне, дядя?»
Не осуждая, не грозя
Смотрели прямо в душу глядя
Трехлетней девочки глаза
«Чулочки, тоже снять мне, дядя?»
В смятении На миг эсэсовец обмяк,
Рука сама с собой, с волненьем,
Вдруг опускает автомат.
Он словно скован взглядом синим.
И, кажется, он в землю врос:
— Глаза как у моей Неминьи-
Во мраке смутно пронеслось.
Охвачен он невольной дрожью,
Проснулась в ужасе душа.
Нет! Не убить её не может…
И дал он очередь спеша.
Упала девочка в чулочках,
Снять не успела, не смогла.
Солдат, солдат, что если б дочка
Твоя вот также здесь легла.
Вот это маленькое сердце
Пробито пулею твоей.
Ты — человек, не только немец;
Или ты зверь среди людей?
Шагал эсэсовец угрюмо,
Не поднимая волчьих глаз…
Впервые, может, эта дума
В мозгу отравленном зажглась.
И всюду взгляд её светился,
И всюду чудилось опять,
И не забудется отныне:
-Чулочки тоже, дядя, снять?