1992-й год. Зима.
Генератором, и идейным вдохновителем «свала» был Женя и только он. Его жена — Кира и Женькина мама упирались до последнего. Но Женя их все-таки продавил:
— Мама, ну чего мы тут будем тухнуть? Тебе еще не надоел этот гребаный совок? А ты, Кира, кому тут нужна со своей консерваторией? В переходах петь? И это еще в лучшем случае, если с бандюками договоришься. А я — молодой здоровый, а ни работы, ни перспектив. Ну имею диплом, и че? На стенку его повесить и пойти шавермой торговать? Жизнь одна, родные мои и прожить ее нужно в Америке и только в ней… Кира, разуй глаза, посмотри сколько стоят дерматиновые сапоги для тебя? Про себя я уже молчу. Да ты просто попробуй вспомнить — какая у тебя была последняя радость в жизни? Ну?
Кира:
— Радость? Вообще?
Женя:
— Не можешь? Так я помогу — последняя твоя радость — это когда ты наконец, спустя неделю нашла свою любимую потерянную перчатку. Правда, оставшуюся, ты с горя успела выбросить, но это мелочи, зато радость — так радость. И других радостей у тебя не предвидится…
Кира горько заплакала.
Но как ни плакали Кира с мамой, а дела в стране и правда шли все хуже и перспектив на горизонте никаких. Еда потихоньку становилась предметом роскоши, далеко не первой необходимости и нищие просящие на хлеб, выглядели самонадеянными и оторванными от реальности фантазерами…
Нужно было «валить».
И вот курсы английского и полгода ежедневных визовых стояний позади. Жилье продано, мебель роздана, вещи собраны, билеты куплены.
Последняя тревожная ночь в холодной питерской гостинице. Просто не хотели напрягать друзей. Им ведь нужно еще улыбаться за гостеприимство, а улыбаться никак не хотелось, все-таки последняя ночь в родном городе.
Мама и Кира как в воду опущенные, а Женя наоборот, в радостном возбуждении:
— Давайте спать. Подъем в шесть. Ну чего вы накуксились? Через какие-то восемь часов мы навсегда покинем эту помойку и уже завтра окажемся в самой великой стране мира — в Америке!!! Все, я спать, а вы как хотите. Спокойной ночи.
Маме не спалось, она вспоминала всю свою длинную жизнь, которая внезапно скукожилась до трех сумок и чемодана и зачем-то принялась судорожно соображать, как по-английски будет — «Извините, не могли бы Вы мне помочь? Я заблудилась…»
Кира сидела рядом, в обнимку с маленьким кассетником и тихонько слушала музыку…
… Пулково, таможня, самолет, синий океан внизу, улыбчивая стюардесса — девушка с обложки, посадка и чуть пряный, незнакомый запах Америки ворвавшийся в открывшуюся дверь самолета.
Ура!!! Вот она свобода! Америка!
Таможня, плотная и раздраженная толпа земляков.
Наконец подходит очередь, чернокожий таможенник что-то спрашивает и Жене впритык хватает курсов английского, чтобы понять его и что-то ответить. Дробно щелкают клавиши компьютера, вдруг за спиной кто-то из наших, задает Жене невинный вопрос:
— Парень, а ты сколько там, дома людей убил?
Женя:
— В каком смысле убил? Никого я не убивал…
— Как не убивал? А почему тогда тебя ищут? И за что ты во всесоюзном розыске?
— Да ни в каком я не в розыске. Вы что?
Тут вся толпа сначала удивленно притихла, повернулась и вдруг взорвалась криками и проклятиями:
— Вот же идиот! Мы все дома под «вышкой» ходили, потому и бросили все и приехали в эту задницу! У нас другого выхода не было. А тебя, паскуду никто не ищет, а ты, придурок, кинул родной Ленинград, своих друзей, и ради чего? Чтоб ты издох, Иуда! Бывают же дебилы?! В Америку он приперся! Легкой жизни захотелось?! Дурашка, да каждый из нас бы на твоем месте, тут же обратно в плавь бросился, что бы доплыть бы к родному дому, доплыть бы хотя б когда-нибудь!!!
…Нагло и требовательно зазвенел будильник, Женя вскочил весь в слезах, обнял Киру с мамой и затараторил:
— Простите меня, но мы никуда не летим. Я не смогу без Питера. Живы будем — не помрем.
С тех пор прошло много лет. Они и вправду не померли. Женя подался в типографский бизнес и вскоре стал королем бесплатных календариков, а это, как и все бесплатное, приносит хороший доход.
В Нью-йорках и Лондонах они побывали по многу раз и никогда не пожалели, что остались дома…
Кира призналась, что тогда всю ночь перед несостоявшимся отъездом слушала и перематывала на начало одну и ту же песню:
— Я прошу, хоть не надолго,
Боль моя, ты покинь меня…
И вот уже не один десяток лет Женя в долгу перед Кобзоном за тот восхитительный сон, ну и конечно же перед Таривердиевым тоже, за то, что сон был таким ослепительно цветным и реалистичным…